Юность знаменитых людей - [28]

Он вошел и быстрым взглядом окинул таинственное убежище виновного. О, да! Виновного и очень виновного в глазах Баллена, потому что, знаете ли вы, что он увидел в комнате, которую он дал Клоду, рассчитывая на его усердие? Знаете ли вы, что он увидел там?

Глазам Баллена предстали четыре большие круглые рамы, обтянутые холстом, а на холсте — картины мифологического содержания. Три из этих картин развешены по стенам, четвертая еще на мольберте художника, а на стуле разложены палитра и кисти, только что отложенные в сторону художником… что же касается до рабочего станка юного золотых дел мастера, то он стоял в углу без инструментов, а на самой средине его красовался лоскут оборванного фартука.

Полог кровати был наглухо закрыт; за этим пологом Баллен, быть может, нашел бы еще более важные доказательства непослушания сына, но несчастный отец не имел уже больше надобности в доказательствах.

— Боже милосердный! — воскликнул он, скрестив руки и останавливаясь перед картинами, как будто жалуясь им на свое горе.

— Отец мой! — сказал Клод спокойно, — я вам напоминаю, что вы дали честное слово не сердиться.

Спокойствие сына, в виду отцовского гнева, казалось старику положительно необъяснимым.

— Да! — начал он, сдерживая себя по возможности, — я это обещал. Хорошо! Но все-таки нам надо объясниться.

— Объяснимся, отец мой, и постараемся придти к соглашению, но с тем, что вы не будете сердиться.

— Посмотрим, несчастный! — сказал Баллен, — что это такое?

— Это, отец мой? Что вы хотите сказать?

— Я спрашиваю про эти холсты, которые, судя по своему виду, предназначены для какого-нибудь балагана?

— Эти холсты, отец мой, не что иное, как четыре произведения вашего сына Клода, изображающие четыре мифологические века; золотой, серебряный и медный, как видите, окончены и развешены по стенам, а железный я поставил на мольберт, чтобы исправить фигуру старика. Когда вы пришли, то я проводил последние штрихи.

— Хорошо! — сказал с волнением Баллен, который слушал Клода и не верил ушам своим. — И так, несчастный, это все, что ты можешь сказать мне?

— Да, отец мой!

— Но, Боже милосердый! Знаешь ли ты…

— Я имею ваше честное слово, батюшка.

— Я беру его назад, свое честное слово! — начал гневно Баллен. — Знаешь ли ты, что я в клочки изорву эти твои четыре века…

— Вы этого не сделаете.

— Я этого не сделаю? А кто мне помешает, спрашиваю я тебя?

— Я, отец мой!

— Ты!!! Посмотрим!

Бросившись к станку, Баллен схватил шило, чтобы разодрать немедленно все четыре картины; но Клод бросился за занавеску кровати, и когда Баллен подбежал с шилом в руке к картине, изображающей золотой век, то столкнулся с сыном. Чтобы отвратить удары, готовящиеся его картине, Клод поднес отцу блестящее серебряное блюдо, на котором великолепно вычеканена была картина золотого века.

^{Клод Баллен.}

Баллен остолбенел и остался неподвижен. Шило выпало из рук его.

— Благословение Божие! Что я вижу?!

С разинутым ртом и разведенными в сторону руками смотрел он изумленными глазами то на сына, который плутовски улыбался, то на блюдо, сличая гравировку с картиной. В восторге он пытался заговорить, подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть работу, но его изумление приковало его на месте.

Клод, поставив образцовое произведение свое под картиною, которая служила ему моделью, возвратился к постели и из-за полога вынул другое такое же блюдо, которое поставил под картиной серебряного века. Новое оцепенение Баллена; Клод принес и третье блюдо.

— Клод!.. Клод!.. — воскликнул отец дрожащим от слез голосом, — дитя мое!..

— Перед вами века золотой, серебряный и медный; если я не предъявляю вам железного, то потому, что он еще на станке, — и сняв со станка лоскут фартука, Клод раскрыл начатое четвертое блюдо, которое должно было служить панданом к первым трем.

— Сами на себя пеняйте, — добавил Клод, — за эту неудачу, отец мой: вы не согласились дать мне ни минуты отсрочки, когда я говорил вам о сюрпризе, который для вас готовился.

Наступило минутное молчание. Баллен все еще не мог придти в себя от радости. «Благословение Божие!» — воскликнул, он подпрыгнув на месте, как ребенок, — «я могу умереть спокойно: мой Клод великий золотых дел мастер!»

Клод обнял отца, сказав: «Теперь вам, я думаю, нечего опасаться влияния на меня истинных художников; признайтесь, отец мой, что я им слишком обязан, чтобы можно было думать о них дурно, хотя вы были к этому очень и очень расположены, когда вам пришла в голову мысль, что я желаю сделаться живописцем».

Баллен беспрекословно согласился; в эту минуту он не мог ничего возразить сыну.

Четыре образцовых произведения Клода были отправлены на выставку художественных произведений и вызвали всеобщий восторг. Их приобрел кардинал Ришелье, который заказал маленькому мастеру кроме того еще вазы с отделкою в таком же роде. Клод исполнил эту работу с таким же совершенством как и предыдущую и вскоре приобрел громкую известность, как величайший гравер по металлу.

Его замечательных произведений теперь уже больше не существует. Продолжительная и кровавая война, которую Людовик XIV поддерживал с целью упрочить испанский престол за своим потомством, до того истощила королевскую казну, что монарх и первейшие сановники, которые из любви к отечеству согласились есть с фарфоровых тарелок, пожертвовали все свои богатые сервизы на монетный двор; там их расплавляли и превращали в деньги.