Юность знаменитых людей - [26]

Много, очень много лет спустя после этого, когда Гро был уже профессором академии, он проходил однажды в свою мастерскую и увидел на ступеньках рисовальной школы одного из своих учеников с куском черного хлеба в руке.

— Что вы тут делаете? спросил Гро.

— Обедаю в ожидании урока, ответил мальчик.

Гро уговорил начальника этой школы не брать платы с этого бедного мальчика. Теперь мальчик этот, который довольствовался в то время самым скудным обедом, носит одно из самых громких имен; при том он богат и также благоразумно пользуется своим богатством, как и талантом.

Вы очень желали бы, может быть, чтоб я назвал вам его имя, но я дал себе слово не говорить о знаменитостях настоящего времени.

В конце царствования Людовика XIII жил золотых дел мастер Баллен; он вел свои дела успешнее своих собратий и принадлежал к числу самых богатых мастеров в Париже. У Баллена был сын; мастер не щадил ни забот, ни издержек, чтоб сделать из него достойного преемника в своем прибыльном ремесле.

Если в торговых книгах ведется аккуратно коммерческий баланс, то деловой человек считается уже достаточно образованным, и никто не обращает особенного внимания на его грубые ошибки в правописании; по крайней мере так это было во времена Баллена, а потому маленького сына Баллен не счел нужным знакомить ни с литературой, ни с какими бы то ни было другими науками.

В те времена золотых дел мастера не ограничивались, как это часто делается теперь, простым приемом заказов: все, что выходило из мастерской, продавалось, если не ими лично, то мастеровыми под их присмотром. Чтобы получить право торговать произведениями собственной мастерской, необходимо было предварительно выдержать экзамен в цехе; требовалось, чтобы желающий получить такое право представил образчики произведений своей собственной работы. Таким образом Баллен, получивший право на торговлю за образцовые произведения своего искусства, хотел, чтобы и сын его Клод также зарекомендовал себя своим искусством, — не только потому, что этим приобреталось право на торговлю, а потому, что личное уменье в ремесле всегда служит порукой материального успеха. Итак Клод с детства познакомился с плавкой, резьбой и чеканкой драгоценных металлов. Чему не могли его научить отец и лучшие работники мастерской, тому учили его особо приглашаемые учителя, щедро вознаграждаемые за уроки. Сам Баллен умел настолько хорошо рисовать, что был в состоянии добавлять некоторые украшения к вещам, заготовляемым для продажи; что же касается до вещей, сделанных по особому заказу, то он отдавал их большею частью известным мастерам. Чтобы избавить Клода в будущем от этой дорогостоящей зависимости, отец заставлял его рисовать; рисование он совершенно справедливо считал душою своей профессии. Клоду нанят был особый учитель рисования, и Баллен тем более радовался прекрасным успехам своего сына, что, отдаваясь с истинным наслаждением рисованию, он вместе с тем обнаруживал не меньше искусства в управлении гравировальным резцом.

С каждым месяцем и годом Баллен находил все более и более утешения в своем будущем наследнике. На шестнадцатом году жизни Клод владел также хорошо формовкой металлов, как и отец его, а благодаря прилежанию, с которым мальчик продолжал заниматься рисованием, карандаш не знал больше трудностей, и воображение его начинало смело разыгрываться. Несколько вещей, отделанных им по своим собственным рисункам, были уже признаны весьма изящными.

Баллен был в восторге; он уделил Клоду отдельную комнату в верхнем этаже и, чтобы предоставить молодому человеку полную свободу в работе, позволил ему перенести туда все инструменты и иные принадлежности, в которых он нуждался, и запираться в своей маленькой мастерской днем и ночью, чтобы никто не мог помешать ему в работе.

Одним словом Баллен, уверенный в призвании сына, хотел, чтобы он следовал ему без малейшего стеснения.

Клод не злоупотреблял своею независимостью; он приносил от времени до времени то прелестный снимок с эстампа, которым приводил в восхищение отца, то собственное изделие тончайшей чеканки, которое мастер пускал в ход по очень высокой цене.

Но с некоторого времени отец стал замечать, что Клод начал запираться в своей мастерской и, появляясь вниз с озабоченным видом, не приносил уже больше ничего нового.

Сначала Баллен только удивлялся этому, а потом очень встревожился. Беспокойство обусловливалось не тем, что он не видел больше работ Клода, а совершенно другим обстоятельством.

Клод примкнул к кружку молодых художников, которые в складчину приобретали модели для живописи. Сын золотых дел мастера был самым усердным и выдающимся членом этого кружка молодых людей, готовившихся собственно к художественной деятельности, тогда как Клод должен был бы, по мнению отца, отдаваться всецело своему ремеслу. Трудно было бы передать восторженное отношение этих молодых людей к образцовым произведениям великих живописцев и скульпторов. Одному Богу известно, к чему собственно они стремились; к каким только увещаниям не прибегали они, чтобы внушить Клоду убеждение, что его место не жалкое ремесло, не выделка посуды и ведение конторских книг, но чистое святое искусство, чуждое утилитарных стремлений. Некоторые из них, бывавшие у Клода на дому, решались даже выражать золотых дел мастеру досаду, что он не позволяет ему свободно следовать своему призванию к искусству. «Если б Клод пробыл только год в мастерской Симона Вуэ или Пуссена, говорили они, и затем года два в Италии, какого великого артиста подарил бы г. Баллен Франции!» Клод слушал подобные разговоры, не произнося ни слова, и улыбаясь лишь искоса наблюдал за физиономией отца; так как улыбка эта была очень двусмысленная, то старый Баллен хмурил брови, думая про себя: «Я воспитал золотых дел мастера не для того, чтобы из него вдруг вышел художник. Золотых дел мастер всегда будет сыт, а художник!..» Помимо заветной мысли сделать сына достойным наследником своего дела, у него было некоторое предубеждение против карьеры художников; он часто имел сношения с ними и видел с какими затруднениями и разочарованиями сопряжена их деятельность.