Юность разбойника - [29]
— Это «псярка», — сказал бача, указывая на котелок. — Скиснет, и хороша будет от жажды.
Он зачерпнул ее ковшиками, подал ребятам. Потом позвал пастухов и загонщика ужинать. Ели сыр, сало, хлеб, запивали сладкой жинчицей. Причмокивали, хлебали, покряхтывали. Было тихо, как в церкви…
ТУРОНЬ-РАЗБОЙНИК
— Дай бог вам счастья! — грянуло от двери.
На пороге стоял человек в кабанице и постолах. С топориком на длинной рукоятке — валашкой и длинной трубой — фуярой. Он переминался с ноги на ногу, жмурил узкие глаза, улыбался.
— Входите, — сказал ему бача, — добро пожаловать.
Человек сел на пороге, фуяру прислонил к стене. Бача дал ему хлеба, сыра и жинчицы. Человек молчал, только обводил взглядом пастухов, мальчиков и загонщика. Пастухи сердито смотрели на него из-под своих шляп.
Человек поел, взял фуяру.
— Ну-ка, чтоб нам веселее было! — сказал он.
И затрубил в фуяру — тихонько, с переливами. Только нет-нет да и вскрикнет будто фуяра. Загудела, залилась трелями, зажурчала тонкими голосками, словно струйки воды в Студеной яме. Человек двигал губами, выдыхал воздух, выговаривал в фуяру слова. По коже мороз пробежал, и очи словно залило теплой росой — так чудно играла фуяра. Потом человек перестал играть, запел:
Человек то играл на фуяре, то пел. Об овцах, о разбойниках. О месяце и о горе Поляне. Долго, жалостно пел он в вечерней темноте. Но вот он умолк, поднялся и сказал:
— Я далеко не пойду, вздремну немножко под кошарой. Доброй ночи!
— Дай вам бог, — отозвался бача.
Он вышел с ним из хижины, вернулся немного погодя и шепотом сказал:
— Это Ту́ронь-разбойник. Его жандармы разыскивают. Никому не говорите, что он тут был.
— Отчего вы его не прогоните? — неприязненно спросил старший из пастухов.
— С ним лучше ладить, — ответил бача. — Мстительный он. Овец уведет… Заворожит их взглядом, и они пойдут за ним как ошалелые. Дьявол он, а не человек, — глаза как у совы. Днем слепой, не видит, прячется в горах. Зато ночью и под землей тебя сыщет…
Мальчики переглянулись, задумчивые, молчаливые. Тревожные мысли овладели ими; они встали. Им хотелось во весь дух помчаться в деревню, по крутым тропинкам, забиться дома в уголок, нырнуть в постель, спрятаться от ночи.
— Спасибо, дядя, мы пойдем, — сказал Палё.
И Ергуш поблагодарил:
— Доброй вам ночи!
— Что ж, ладно, ребята, ступайте с богом, — сказал бача.
Ночь стала еще темнее, о месяце ни слуху ни духу. Идешь — и страшно тебе делается. Всмотришься — различишь кусты, деревья, смутные, неопределенные их очертания. Мрак обнимает тебя, шепчет на ухо: «Не бойся! Я тебя укрою, никто не увидит. Даже сам слепой Туронь, у которого глаза как у совы. Делай, что понравится. Никто не узнает…»
Ребята взялись за руки, и сразу им стало веселее. Рассмеялись, сами не зная чему.
— Давай сходим посмотрим на слепого Туроня! — предложил Палё.
Подкрались к кошаре, обогнули ее, всматриваясь в темноту. Вон под самой загородкой белеют ногавицы…
— Дяденька Туронь! — тихонько позвал Палё.
Ответа не было. Туронь спал, дышал спокойно, похрапывал.
Палё вплотную придвинул к Ергушу свое улыбающееся, плутоватое лицо; приложил палец к губам, нагнулся, стал шарить около спящего. Рука его скользнула по кабанице Туроня, вытащила что-то из рукава. Потом Палё нарвал травы, скрутил жгутиком:
— Давай приделаем ему усы!
Он положил травяной жгут Туроню под нос, схватил Ергуша за руку, и оба сломя голову помчались прочь.
На Ямках передохнули, посидели; смеялись над травяными усами Туроня. Палё сказал:
— Я стащил у него ножик и свисток. Ножик у меня свой есть, я себе свисток возьму.
Нож Туроня он отдал Ергушу.
Бодро и весело пустились они к деревне. Насвистывали мелодии, которые Туронь играл на фуяре. Напевали его песенки.
— Стой! — возле кладбища кто-то загородил им дорогу — кто-то в кабанице, в белых ногавицах. Разбойник Туронь! — Подавайте нож и свисток!
Ребята без звука отдали.
— Быть вам разбойниками! — воскликнул Туронь и пошел вверх по дороге.
Мальчики долго смотрели ему вслед. Да, это был сам Туронь, они видели своими глазами. Наверное, проснулся и заметил пропажу. Догнал их и возвратил свои вещи… Чертов человек, как сказал бача…
Бегом спустились мальчики к деревне.
— С богом!
— С богом!
И разошлись.
Ергуш повернул к Разбойничьему Хороводу. Шел, раздумывал. Только сейчас до него дошло, что дело-то дрянь. С рассвета дома не показывался. Что скажут мама?..
Ергуш шмыгнул в кухню, молча сел на лавку. Мама ничего не сказала и ужинать не предложила. Анна собиралась укладываться спать; Рудко дремал, уронив голову на стол.
— Помолись да ступай в постель, — разбудила его мама.
— Да ведь боженька уже спит! — сердито буркнул Рудко и продолжал клевать носом.
Ергуш повалился на лавку — так устал, что сон сразу сморил его.
— Вот ваш ножик, — бормотал он во сне. — Мне он не нужен!
Анна подошла к нему, понюхала.
— Опять навозом воняет, — проговорила она, отворачивая нос. — Батраком будет…
Мама встряхнула Ергуша:
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.