Юность Пушкина - [27]

Александр, нагнувшись над бумагой, грыз перо, желая поймать мелькнувший в голове стих. Его прервал голос профессора.

— Что ж вы, мсье Пушкин? Когда же мы услышим вашу оду? Неужели у вас нет охоты воспарить ввысь? — сказал он, показав рукой вверх.

Александр, прерванный в своей работе, встал неохотно, крутя перо в руках.

— Я ленив для оды. Парить не умею.

Кошанский покачал головой:

— Напрасно, мсье, напрасно. Наш знаменитый певец Гавриил Романович Державин много шалил стихами, но ради изящных безделок он не забывал громкозвучной лиры…

Александр ответил угрюмо:

— У меня не лира, а гусиное перо. Вот!

Он показал изгрызенное перо. Раздался смех. Кошанский рассердился:

— Сожалею, мсье, очень сожалею. Но боюсь, из вас не выйдет проку.

Любезно возвратил Илличевскому тетрадь, которая была у него в руках.

— Ода ваша, если выправить указанные места, будет прекрасна. Ваш счастливый дар, мсье, приносит честь Лицею.

Лицеисты аплодировали. Кошанский приятно улыбался.

— Тише, мсье. Уважаю ваш порыв, но напоминаю о благопристойном поведении в классе.

Встал Мясоедов с напомаженной головой.

— Я тоже пишу оду, Николай Федорович!

— Мясоедов пишет оду! Вот ново! Ну-ка прочти!

Мясоедов начал с пафосом:

Уж с запада встает румяный царь природы…

Последовал взрыв хохота.

— Как — с запада? Вот это в самом деле ново! Ай да Мясожоров!

— С востока, мсье, — сказал, смеясь, Кошанский. — С востока встает солнце.

Александр, заливаясь хохотом, громко крикнул:

— А мне нравится! Ей-богу, нравится. А как дальше?

Уж с запада встает румяный царь природы…

Илличевский, ободренный успехом своей оды, был в приподнятом настроении и хотел показать, что рифмы и экспромты ему нипочем, и он кончил за Мясоедова:

И удивленные народы

Не ведают, что им начать:

Ложиться спать или вставать?

Громко аплодировал Александр:

— Браво, Олосенька, браво!

Никто не знал, что у Александра есть своя радость. Недавно, в один из почтовых дней, он послал в журнал «Вестник Европы» свое сатирическое стихотворение «К другу стихотворцу» и нынче, будучи в библиотеке, прочел в журнале заявление «От издателя»: «Просим сочинителя присланной в „Вестник Европы“ пьесы, под названием „К другу стихотворцу“, как всех других сочинителей, объявить нам свое имя. Но смеем уверить, что мы не употребим во зло право издателя и не откроем тайны имени, когда автору угодно скрыть его от публики».

Напечатано было это уведомление в № 8 «Вестника Европы» за 1814 год, 14―18 апреля. Итак, придуманные им строки появятся в печати и станут известны всем. Под стихотворением Александр подписался «Н. к. ш. п.»[65]

VI. Размолвки дружества…

Шла репетиция на театре графа Толстого. Тут же присутствовали Александр и Жанно. Они зашли за Наташей, чтобы кататься на лодке, и старый граф пригласил их войти в сад. Они уселись на скамейке, а граф прохаживался с чубуком перед рампой. На сцене была Наташа. Она шила на тамбуре и пела грустно, заунывно, как крестьянская девушка за работой, а не актриса на сцене:

Я сижу, как в клетке птичка,

Осужденная страдать.

Хоть велика вещь привычка,

Льзя ль к страданью привыкать?

Вышел актер, изображавший опекуна.

— Ба-ба-ба! Что это ты напеваешь?

Наташа отвечала:

— Песенку, господин опекун.

— Сколько раз я приказывал не называть меня опекуном. Я не опекун, а твой будущий супруг.

После ухода опекуна следовала жалоба Наташи:

— Ах, Милон, когда ты избавишь меня от этой каторги? — И, подойдя к рампе, она запела:

Узнай, Милон, тебя люблю я,

С тобой я сердцем говорю,

Я плачу без тебя, горюю

И проклинаю жизнь свою!

Граф объяснил Наташе после окончания репетиции:

— Понимаешь, огня больше!.. Этакого лукавства, черт побери, проворства… — И, потрепав Наташу по щеке, закончил шутливо: — У-y, плутовка!

Наташа вспыхнула. Искоса посмотрела на стоявших поодаль лицеистов. Граф ушел.

Жанно был возмущен графом и хотел даже уйти, но Александр задержал его и потом бросился к Наташе, взял за руку и почтительнейшим образом поднес ее к губам.

— Наташа, милая, как я хотел бы быть вашим Милоном!

Они пошли к пруду и сели втроем в лодку. На весла сел Жанно, а Александр с Наташей уселись на руле. Ровные взмахи весел. Лодка скользила по гладкой воде. Взлетали испуганные лебеди. Александр шалил и приставал к Наташе:

— Вы кого-нибудь любите, Наташа?

Наташа, обернувшись, засмеялась с тем лукавством, какого у нее не хватало на сцене.

— Милона!

Александр схватил ее за руку:

— Нет, скажите, кого?

Жанно, чтобы охладить его пыл, предложил:

— А ну садись-ка лучше на весла!

— Не хочу!

— Не хочешь покинуть приятного местечка?

Жанно встал, бросив весла, и шутя потащил Александра за руку. Наташа смеялась:

— Вставайте, вставайте! Какой ленивый!

Александр рассердился и вскочил:

— А коли так…

Лодка качнулась от резкого движения. Наташа схватилась за борт:

— Ай!

Жанно уселся рядом с Наташей. Шутливо подмигнул Александру: что, дескать, брат?

Александр не ответил и сидел надувшись. Греб изо всей силы, порывисто и неровно. Лодка дергалась во все стороны. Жанно добродушно говорил:

— Ровнее, Александр!

Наташа протянула руку к торчавшей из воды лилии. Жанно поспешно сорвал и подал ей. Александр, не желая отстать от Жанно, бросил весла и сорвал другую лилию. Оба взапуски принялись рвать лилии, рискуя бултыхнуться в воду. Наташа хохотала. Александр увидел издали лилию с пышными лепестками. Работая одним веслом, он направил лодку туда и хотел ее сорвать. Но у Жанно руки длиннее. Он перехватил лилию и с торжеством поднес Наташе. Она покраснела от удовольствия, принимая пышный цветок: