Юность Пушкина - [2]
Сегодня ему было как-то очень легко с Сонечкой. Не было и тени того смущения, какое он обыкновенно чувствовал в ее присутствии. Разговаривая с ней в перерыве между двумя фигурами, он шутя назвал ее «маленькою блондинкой», «la petite blonde». Она сказала, что это неправда, что волосы у нее темнее, чем у него. Завязался спор. Он смело подхватил ее под руку, повлек к трюмо и крепко прижал один из ее локонов к своей курчавой голове.
Сонечка покраснела.
— Видите, ваши светлее, — говорила она, стараясь выдернуть свой локон из его пальцев.
А он не пускал и смеялся.
— Я вам буду писать письма из Петербурга, — шепнул он ей на ухо, когда они возвращались на место. — Хорошо?
— Только непременно в стихах, — отвечала Сонечка, тихонько пожав ему руку.
Александра это привело в восхищение. В следующей фигуре котильона он прыгал, болтал и хохотал так звонко, что вызвал наконец замечание Надежды Осиповны, которая давно уже следила за ним.
— Vous vous conduisez mal, Alexandre,[9] — сказала она (по-французски она говорила детям «вы»).
Но ему было так весело, что он пропустил слова матери мимо ушей.
В десятом часу дальние гости — с Арбата, Пречистенки, Поварской — стали разъезжаться. Уехали и Сушковы с Сонечкой, жившие на Большой Молчановке. Александр выбежал их проводить. Когда лошади тронулись, Сонечка приветливо улыбнулась ему на прощание. Колеса заскрипели по песку. Он смотрел на удалявшуюся коляску, пока она не выехала из переулка и не скрылась за углом. Потом вернулся в гостиную и, никем не замеченный, уселся в уголку.
В гостиной уже горели свечи. На круглом столе стояли вина, печенья и фрукты. Горничные девушки, под надзором Арины Родионовны, разносили чашки с чаем. Бабушка в стороне раскладывала пасьянс, зорко наблюдая в то же время за угощением. Иногда она подзывала к себе Арину Родионовну и шепотом отдавала какие-то распоряжения, а та в ответ утвердительно кивала.
Между дамами шел легкий разговор — о московских происшествиях, о последнем гулянье на Тверском бульваре, о парижских модах, о здоровье княгини Трубецкой и о том, какая она скряга.
— А покушать все-таки любит, — проговорила графиня Бутурлина. — Повар никак угодить ей не может: денег она дает грош, а требует, чтобы все было по вкусу.
— А повар-то у нее, знаете, с язычком, — заметил Василий Львович. — Надоела она как-то ему своими попреками, ну, он и скажи ей: какая, мол, непрозрачная душа обитает в вашем сиятельном теле. Затейливо!
— Ну и что же? — с любопытством осведомился граф Дмитрий Петрович Бутурлин.
— Высекли, разумеется, — с улыбкой ответил Василий Львович.
Александр, сидевший в стороне, поднял голову. В доме Пушкиных никогда никого не секли. Ему было странно, что княгиня Трубецкая, у которой он бывал на детских танцевальных вечерах, способна на такие тиранские поступки.
Надежда Осиповна рассказала о замечательных свойствах травки господина Аверина.
— Мой муж всегда лечится травкой мсье[10] Аверина, — говорила она. — Ведь вы знаете, он ужасно страдает от кашля.
Тетушка Елизавета Львовна Сонцова сочувственно покачивала головой. Ее муж, Матвей Михайлович Сонцов, высокий, тучный господин с орденом в петлице, благосклонно улыбался, разглаживая бакенбарды. А кузины Сонцовы, Алиша и Катенька, длинноногие тощие девочки с одинаковыми зелеными бантами в волосах, сидевшие рядышком обнявшись, перешептывались о чем-то друг с другом. Всегда у них были какие-то секреты.
— И, полно, Надя, — отозвалась бабушка, смешивая оконченный пасьянс и тасуя карты. — В любом деревенском снадобье больше проку. Не верю я докторам и аптекам: не лечат, а калечат.
Василий Львович, который прихлебывал чай из чашки, вдруг встрепенулся и пробормотал как бы про себя какие-то два стиха:
А затем, когда на него оглянулись, поставил чашку на стол и пояснил небрежным тоном:
— Это из басни, которую я третьего дни сочинил: «Волк и лисица». Думаю дать напечатать нашему Аристарху в «Меркурий».[11]
И, не дожидаясь приглашения, стал читать. Прочитал скороговоркой начало басни:
А потом, воодушевившись, стал декламировать с чувством и выражением. Тоном и жестом он изображал, как волк обещает исправиться и сравниться в кротости с ягненком, как удивляется его речам лисица и как думает про себя, что, должно быть, волк не сегодня-завтра умрет.
Дойдя до стихов:
он приостановился, подмигнул Надежде Осиповне и продолжал: —
Почтенный граф Дмитрий Петрович Бутурлин, видя, что Василий Львович входит в азарт, неприметно отодвинулся с креслами немного назад. Он знал, что Василия Львовича лучше слушать в некотором отдалении, так как из его беззубого рта, когда он увлекался, излетали обыкновенно брызги.
Василий Львович дочитал басню всю до конца:
