Юность Маши Строговой - [3]
Трубка Аркадия Фроловича почти беспрерывно дымилась.
— Возможно. Очень может быть.
Ирина Федотовна часто уходила к приятельнице, оставив друзей наедине и взяв с Маши слово, что ровно в десять она ляжет спать. Маша забиралась с ногами в кожаное четырехугольное кресло; о ней забывали.
Едва оставшись вдвоем, отец и Аркадий Фролович начинали нескончаемый разговор о книгах, театре, работе, а чаще о людях и еще чаще — о прошлом. Разговор мог тянуться часами.
Аркадий Фролович медленными глотками пил вино, всюду сыпал пепел из трубки, пощипывал длинный ус и спрашивал:
— А помнишь, Кирилл?..
Забравшись в угол огромного кресла, Маша с любопытством слушала рассказы о том времени, когда папа, усатый Аркадий Фролович и дядя Иван носили гимназические мундирчики. Тогда существовало страшное пугало чудовищно рыжий инспектор Златопольский, тогда две девочки, Ириша и Поля Тихомировы, жили в деревянном доме на окраине города, где немощеная дорога зарастала летом травой, а зимой к крыльцу наметало сугробы.
Какое-то очарование чувствовала Маша в том, что все близкие и родные ей люди — отец, мама, Аркадий Фролович, дядя Иван и тетя Поля из Владимировки — прожили рядом свою трудную юность.
Приезжая на лето в деревню Владимировку, где тетя Поля уже четверть века работала учительницей, Маша старалась представить тетю Полю, как рисовали ее воспоминания отца и Аркадия Фроловича: это она гимназисткой потихоньку читала революционные книги, это она поддерживала в ссылке Ивана Пастухова и почти девочкой вступила в неравную борьбу с жандармом в мундире инспектора — Златопольским.
Аркадий Фролович, стряхивая пепел мимо пепельницы на скатерть, снова спрашивал:
— А помнишь, Кирилл?..
Революция, гражданская война, то, что Маша изучала в учебниках и что для нее было самой настоящей историей, оживало в прошлом отца, тети Поли, дяди Ивана.
Маленькая Маша не столько понимала умом, сколько чувствовала, как вся ее жизнь определена этим прошлым, таким близким, потому что оно было молодостью отцов, и одновременно далеким…
— Аркадии, что мы с тобой делаем! — вдруг спохватывается отец, увидев девочку в кресле.
— Спать, голубушка, немедленно спать! — говорит Аркадий Фролович тем неумолимым докторским тоном, каким предписывает Маше пить рыбий жир и открывать на ночь форточку.
Виновато переглядываясь, они укоряют друг друга и торопятся уложить Машу до прихода Ирины Федотовны.
Отец помогает ей расстегивать пуговицы, Аркадий Фролович ворчит, что в этом семейном доме нет никакого порядка, а сам украдкой стряхивает рассыпанный на скатерть пепел и, размазав пятно, сконфуженно и почему-то на цыпочках отходит от стола в другой конец комнаты.
— Вот скажу маме, попадет вам! — потешается над ним Маша и решает про себя ни за что не засыпать.
Из полуприкрытой двери доносится приглушенно: «Помнишь?..» — и сон качает и уносит ее.
А поезд идет. За окном мелькают, сменяясь, деревни, кусты, осеннее поле да лес.
«Аркадий Фролович! Вот кто может помочь!»
Маша поспешно вырвала листок из тетради:
«Аркадий Фролович! Мы едва расстались, и уже я вам пишу. Вы папин товарищ. Помогите мне, милый Аркадий Фролович! Нужно найти Митю Агапова. Я ему дала неправильный адрес. Вчера он уехал из Москвы. Его квартира на Сретенке. Больше я ничего не знаю.
Аркадий Фролович, запомните: Митя Агапов, студент второго курса, сейчас — курсант военной школы; где он сейчас, неизвестно. Найдите его!»
Глава 3
К вечеру эшелон остановился.
Полустанок. Несколько голых рябин, свесивших красные кисти. Теплушка на запасных путях. Из-под снега чернеют комья земли.
Маша выбралась на платформу и, опустив в почтовый ящик письмо Аркадию Фроловичу, побежала за кипятком. У кипятильника выросла очередь.
Пока набирали кипяток, солнце зашло. На западе запылала узкая багровая полоса. Небо зеленело, как море.
Маша отнесла в вагон чайник. Кажется, эшелон остановился надолго. Она снова вышла на платформу. Закат бледнел. Неприютно торчали рябинки.
Женщина в галошах на босу ногу прошлепала по грязи от станционной пристройки к колодцу. Заскрипел журавель, поднимая бадью.
К полустанку подошел встречный поезд.
Из вагонов выпрыгивали бойцы, у кипятильника выросла новая очередь.
Маша стояла возле вагона, закутавшись в белый платок. Мимо бежал боец; заглянул в лицо, пробежал несколько шагов и повернул обратно:
— Маша!
— Сергей, ты?
В шинели он казался взрослее того улыбчивого простодушного паренька, каким Маша знала его во Владимировке. На похудевшем лице резко обозначились скулы, серые глаза обведены тенью. Сергей Бочаров, ученик тети Поли.
Как часто, приезжая летом во Владимировку, Маша с ним и дядей Иваном уходила в ночь на рыбалку или на целый день в лес!
…Стайка рыжиков, притаившихся под широкими лапами елей; омут, поросший кувшинками; в зеленоватой его глубине остановилась длинная щука, чуть шевеля плавниками; дупло в старом дубе — следы гнезда белки; или во время покоса, когда от зноя потрескались губы, на дне оврага тайный, известный одному Сергею прозрачный родник.
В первые дни войны Сергей был мобилизован.
И вдруг Маша увидела его здесь, на незнакомом полустанке, в нескольких часах езды от Москвы. Милая Владимировка, солнце, вишни в саду тети Поли и начало войны, пережитое вместе, — все предстало перед ней.
