Юность короля - [6]

В свое время рассказ поразил Эльфреда, еще мальчика. Датчане тогда представлялись ему чудовищами, которыми пугали его то священник, то няня, или детьми сидов[2], про которых служанки рассказывали сущие небылицы. Одновременно он не мог не признать, что датчанин, убивший своего убийцу прежде, чем закрыл глаза навеки — истинный воин, из тех, о которых поют песни, сочиняют баллады. Некогда наставник произнес фразу, которая запала принцу в душу: «Тот, кто погиб — потерпел поражение. Не поддавайся слабости — стремись к победе». Для себя он твердо решил, что будет победителем, несмотря ни на что.

Зверь снова кинулся, Эльфред вновь прыгнул вправо и ударил копьем, на этот раз чуть ниже, помня свою недавнюю ошибку, и налег всем телом. Уже навалившись, мужчина вспомнил, что к кабану нельзя приближаться, пока тот не издох, и отдернул ногу. Чуть позже, чем надо — извивающийся в муке кабан извернулся и полоснул клыком по голени. Принц не почувствовал боли, только удар. Переступил, навалился еще сильнее, и тут из-за его спины высунулось сразу четверо или пятеро егерей с рогатинами. Они прижали ими зверя, и тот скоро затих.

Выпустив из рук древко, Эльфред обернулся и лишь теперь заметил брата, а с ним — почти всю его свиту. На полянке и между деревьями стало тесно. К изумлению молодого человека, небольшая поляна умудрилась вместить в себя столько придворных, что не верилось — принц и не заметил, когда они успели подобраться так близко к месту схватки. Король сидел верхом, его конь нервно плясал, косясь на затихшего кабана, не слушаясь даже твердой руки Этельреда, придворные, глядя на государя, тоже пытались попятиться, отойти в сторонку. Но как это сделать, если на каждом футе молоденькой травы вынуждены стоять двое, а то и трое?

— Хорош секач, — отметил Этельред. — Неплохо, брат.

— Прошу прощения, мой король, что не оставил тебе такую завидную добычу, — рассмеялся Эльфред.

— С меня хватит и оленя, — король оглядел брата с ног до головы. — У тебя штанина в крови.

— А… — Эльфред покосился вниз, на свою ногу. — Есть немного.

— Тебя нужно перевязать.

— Оставь, брат, это ерунда.

— Не ерунда, — Этельред оглянулся на своего оруженосца. Показал ему на брата.

Принца немедленно усадили, сняли порванный сапог, подняли штанину и осмотрели рану. Эльфред с любопытством следил за тем, как его осматривали и перевязывали. Вид крови, конечно, обеспокоил его, знающего, что у каждой, самой пустяковой раны, есть шанс загноиться (к тому же, раны, нанесенные кабаном, обычно весьма нехорошие), но лицо его не дрогнуло. Он спокойно перенес перевязку и, когда брат предложил немедленно перевезти его в замок, решительно замотал головой.

— Я пришиб этого злосчастного кабана — я его и освежую.

Он вынул из правого, уцелевшего сапога нож, и взялся за кабана. Присел у туши, сделал надрез у анального отверстия, по ладонь запустил два пальца в брюшной жир и вставил кривое лезвие под шкуру. Потянул нож вверх, следуя за лезвием пальцами. Шкура отставала на брюхе, и надрез получился аккуратный и ровный. Внутренностей металл не задел. Вываливать их из брюха не было никакой нужды — за Эльфреда всю грязную работу сделали слуги. Снимать грубую шкуру ему тоже не пришлось — принц лишь обозначил свой труд. Только это имело значение.

Кабана, как и оленя, свинью и поросят, погрузили на телегу. Лошади фыркали и косились на страшно пахнущий груз, но они, в отличие от скаковых, были послушные и тихие — погонщики быстро совладали с ними, и телега заскрипела вслед за разодетой кавалькадой придворных, направляющейся за королем в Солсбери. Добыча знатных господ должна была появиться на пиршественных столах этим же вечером, только уже в жареном, пареном и вареном виде.

До замка Эльфред добрался с облегчением. Усталость и ранение давали о себе знать. Его не занимал ни лес вокруг, ни придворные, ни сам брат — принц мечтал поскорее оказаться дома, да чтобы никто вокруг не заметил его состояния. Во дворе замка оруженосец короля предложил принцу помощь, но тот, разумеется, отказался и спешился сам. Он ласково потрепал по холке своего конька, скакун ответил довольным фырканьем.

Принца отвели в залу, где он ночевал в небольшом алькове вместе со своей женой, и вызвали к нему лекаря. Эльсвиса — белокурая, большеглазая, кругленькая, как апельсин, совсем еще юная и живая, захлопотала вокруг супруга встревоженно и ласково, молодой мужчина улыбался ей, но позаботился отослать ее от себя прежде, чем пришел лекарь и принялся разматывать повязку. Эльфред беспокоился, что вид раны и крови может испугать и поразить его жену, повредить в ее положении. Для Эльсвисы вот-вот должен был наступить срок.

Лекарь очистил рану и, несмотря на возражения принца, принялся рассматривать и смачивать настоями то из одного маленького горшочка, то из другого. Целитель был уже немолодой, седоголовый седобородый мужчина лет пятидесяти, которого называли стариком, а кое-кто и дряхлым стариком. Он был очень молчалив, невозмутим и флегматичен, ни на крики своих пациентов, ни на шутки за спиной не обращал внимания, размеренно и неторопливо делал свое дело. Стариком он себя не считал, что и доказал, недавно женившись на молоденькой и уже успев стать отцом. Руки у него были сильные и уверенные. Он залил рану травяной настойкой, стер лишнее с кожи вокруг и приложил свернутый кусок расстиранной, мягкой холстинки.