Юность короля - [5]

Эльфред и не догадывался, какие вольные мысли посещают короля. Он был молод, беспечен и весел. В его жизни все шло хорошо. Богатое приданое Эльсвисы позволяло ему жить так, как он хотел, а положение брата короля обеспечивало почести, которых могло жаждать сердце юноши. Ведь, по сути, несмотря на свой возраст (в те годы, когда большинство умирало в возрасте между тридцатью и сорока годами, а порой и раньше, и мало кто доживал до пятидесяти, двадцать лет знаменовали шаг за грань середины жизни), он все еще оставался юношей. Хотя бы в душе.

Охота радовала его, как ребенка. Не обращая внимания ни на кого, он горячил своего коня и ждал, когда придет время показать свою ловкость и силу.

Собаки очень скоро загнали оленя. По традиции, право первого удара предоставлялось королю, но и спутникам его было чего ждать. Егеря старались изо всех сил, они подняли целое семейство кабанов — матерого секача и свинью с тремя поросятами. Справиться с последними загонщикам было проще всего, они с визгом понеслись туда, куда их направляли, навстречу собственной смерти на острых копьях. Свинья понеслась за своим выводком, она была готова защищать его всеми силами, и опасна была именно своей яростью и чудовищной силой, удесятеренной материнским инстинктом. А вот с кабаном было сложнее.

Он оказался весьма опытным, должно быть, пережил на своем веку не одну охоту. Почти сразу он потерял из вида свою семью и теперь, донимаемый собаками, под прицелом десятка копий, собирался всерьез биться за свою жизнь. Он кидался то в одну, то в другую сторону, ища прорехи в той цепи, которой загонщики почти опоясали изрядный кусок королевского охотничьего леса. Опытный в драке, он упорно не подпускал к себе собак, а те старались держаться подальше от его клыков и копыт. Кабан двигался медленно и величаво, собаки — быстро, но, даже окруженный целой сворой, кабан умудрялся оставаться опасным и для псов, и для людей.

Слугам короля было настрого запрещено даже замахиваться на королевскую добычу — только кричать и пугать взмахами красных лоскутов или палок. Но не на того напали. Кабан быстро сообразил, в чем дело, и кинулся на одного из загонщиков.

Тот не ожидал ничего подобного. У него и рогатины-то не было, только нож и длинная, обструганная на конце палка. Такой без толку замахиваться ни зверя. Он попытался ударить кабана по пятачку, не попал и врезал промеж глаз. Но череп у секачей таков, что туда даже копьем не целят, что уж говорить о ноже или палке. Загонщик был немедленно наказан за самонадеянность. Кабан отмахнулся клыками, сбил человека с ног и пробежался по нему, кромсая тело острыми копытами. Дикий крик обреченного сотряс кроны деревьев, и по всей цепи пронеслась весть: кабан вырвался из круга.

— Кабан вырвался из круга, брат! — крикнул Эльфред, перехватил копье и поскакал в сторону, откуда доносились звуки переполоха. За ним направились было и придворные, но, покосившись на короля, придержали лошадей.

— Твой брат ведет себя, как деревенщина, — фыркнула Вульфтрит, подъехав поближе к супругу.

— Помолчи, — грубо ответил Этельред и направил коня вслед за Эльфредом, растворившимся в листве, уже довольно густой, хотя лето еще не наступило.

Принц вырвался далеко вперед. Его жеребец несся, запрокинув голову, а в лицо летели ветви, густо оперенные листвой. Эльфред нырял под них лицом вперед и чувствовал, как ноздри наполняет сладостный запах погони — ветер, становящийся все плотнее, аромат зелени, запах земли и мокрого мха. Густые папоротники ложились под копыта коня. Кабана молодой воин почувствовал прежде, чем увидел. Его ухо вряд ли отметило все те звуки, которые сопровождали бег зверя, слишком они были тихи, но сознание отметило их и дало знак: «Берегись»! Потом среди ветвей в ажурной зелени ему почудилось движение, конь заартачился, вскинул голову, и Эльфред заметил кабана, бегущего прямо на него.

Жеребец боялся, он мог подвести. Принц спрыгнул на траву и отпустил повод — скакун рванулся прочь. Кабан замедлил бег, поднял голову, словно удивляясь столь неразумному поведению человека, остановился, разглядывая его одним глазом. Эльфред медленно шагнул вправо, опуская копье. Оно было снабжено надежной перекладиной чуть пониже наконечника и, хоть рогатиной не являлось, вполне годилось для охоты. Младший брат короля проводил ладонью по ясеневому древку и, ощущая под пальцами гладкое, отглаженное сперва инструментами, а потом и ладонями дерево, чувствовал спокойствие и уверенность.

Зверь бросился внезапно, не изготавливаясь, не замирая перед атакой. Миг — и вот он уже распластался в беге, стремительном, словно полет стрелы. Молодой принц не смог бы приготовиться к драке в миг первого прыжка, если б даже захотел, не смог бы отреагировать мыслью. За него отреагировало тело. Стремительный шаг вбок, еще один, уже с замахом, и вот широкий наконечник входит под лопатку зверя, сбоку и чуть сверху.

Кабан по-поросячьи взвизгнул и завертелся на траве, умудрился вырваться, отскочил. Но инстинкт отнюдь не велел ему бежать, но убить. Хоть в последний миг, хоть на последнем дыхании — убить, прежде чем умрешь сам. Эльфред прочел это в его стеклянном взгляде и почему-то вспомнил датчан. Он уже встречался с ними в бою. Датчане такие же, как этот кабан — они ужасны своим стремлением добраться до горла врага, даже если последние капли жизни уже покидают их тела. Подобные истории давным-давно рассказывала принцу его мать, благородная Осбурга. По ее словам, именно так и погиб ее брат. Он пронзил датчанина копьем, да так, что из спины врага высунулось окровавленное острие, дымящееся на морозном ветру, а датчанин дотянулся и снес противнику-саксу голову.