Юноша - [84]

Дмитрий Синеоков пришел к Мише утром. Он внимательно и долго рассматривал Мишины работы. Дмитрий говорил неопределенно и невнятно. Когда он ушел, Миша не знал, понравилась Синеокову его живопись или нет.

Дмитрию все работы Мишины очень понравились: и пейзажи, и пастели, и рисунки. Но он не знал, можно ли это хвалить или опасно. «Безусловно талантливо, несомненно талантливо», — думал Синеоков, но даже об этом прямо сказать Мише не решался. Если б это были средние, обыкновенные картины, каких тысячи, Дмитрий знал бы, что сказать. Но все то, что он увидел в Мишиных работах, было необычайно и совершенно не похоже на других. Это его волновало, как хорошие стихи, как музыка! Но он не смел об этом сказать…

Вечером он поделился своими впечатлениями с Борисом.

— Есть что смотреть? Тебе понравилось? — спрашивал Фитингоф.

— Как сказать… Это несомненно талантливо. Это волнует, — признался Дмитрий. — Пойдем, Боря, завтра, посмотрим. Он живет близко, в центре.

На следующий день они пришли вдвоем.

— Ничего. Интересно, любопытно, — шумел Борис, шагая по комнате. — А это что? — спросил он, желая отдернуть простыню с мольберта, где стояла картина «Первый звонок».

— Это нельзя трогать! — почти закричал Миша.

Он никогда никому не показывал незаконченной работы. Он даже вздрогнул, когда Фитингоф коснулся простыни.

— Тайны творчества, — заметил Борис. — Ничего, ничего… Митя, — сказал он вдруг, — звони Владыкину, пусть сюда придет для экспертизы. Звони, Митя. Он, наверно, у Иринки.

Мише послышалось Нинки.

Синеоков сказал, что Володя сейчас придет. И действительно, очень скоро пришел Владыкин.

— Га-а! — приветствовал он Мишу. — Вот и встретились.

Владимир Владыкин был человек непосредственных ощущений.

— Очень хорошо, — хвалил он уверенно. — Замечательно. Как написано! Черт-те знает, как написано! — восхищался он. — Здорово! Мне очень нравится, — говорил он искренне.

Теперь и Синеоков присоединился к похвалам.

— Борис, смотри, как здорово сделаны красноармейцы! — громко выражал свои чувства Владыкин.

— Хорошо, — соглашался Фитингоф.

Бориса Мишины картины волновали не больше, чем палитра с выдавленными на ней красками. Но раз Владыкин хвалил, значит, это хорошо.

— Ребята, — предложил Борис, — давайте организуем Колче выставку. А? Как по-твоему, Володя?

— Обязательно.

— Митя, запиши себе. Это надо будет скоро сделать… А теперь пойдемте куда-нибудь в ресторан и пообедаем. Там еще поговорим. Колче, идемте с нами, — сказал Фитингоф, оглядывая приветливо Мишу.

Михаил охотно согласился с ними идти. От похвал у него сжималось сердце и пело в груди. Ему нравился Фитингоф, Владыкин и элегантный Синеоков.

Владимир шел рядом с Мишей и разговаривал с ним, как с равным. Он расспрашивал, как Миша грунтует холст, как часто пользуется мастихином и что он сейчас пишет.

На углу остановились.

— Охота таскаться по ресторанам, — сказал вдруг Владыкин. — Купим вина, закуски — и айда к Ирине… Совсем забыл: ведь я обещал ей, что притащу вас обедать. Она нас ждет.

— Идея! — отчеканил Борис.

Очень шумно вошли к Онегиной.

— Ирина, вот тебе будущая знаменитость — Колче. Люби и жалуй, — представил Фитингоф Мишу.

Ирина Сергеевна, не глядя на Михаила, подала белую, мягкую руку ладонью книзу, так, как подают для поцелуя. Миша просто пожал ей руку.

Пили вино, закусывали и говорили о вещах, для Миши непонятных. Он пил вино и всем улыбался.

— А где Нина? — спросил он у Владыкина.

— Она плохо себя чувствует. Похварывает, — заметил вскользь Володя.

Миша очень пожалел Нину. «Напрасно я на нее сердился. Она просто больна».

— Что с ней? — спросил он обеспокоенно.

Он представил себе наклон каштановой головы, блеск серых глаз… всю фигуру Нины, когда он в первый раз пришел к Владыкину и она открыла ему дверь. Она так и врезалась в памяти.

— Что с ней? — спросил он еще раз тревожно.

Ему на это никто не ответил.

9

О связи Владыкина с Онегиной знали все, кроме Нины. В то время, когда для других это уже не являлось новостью и не служило темой для разговоров, она и не подозревала об этом. Давно телефон Онегиной был занесен в записные книжки приятелей Владыкина: не застав его дома, они звонили Ирине Сергеевне.

Нину не любили, и вначале это событие многим доставляло большие и маленькие радости.

— Конечно, — говорили, — Онегина достойней ее. Это человек искусства. Она гораздо культурней, да и как женщина несравненней. Она гораздо больше импонирует Владыкину.

А то, что Владыкин не решался развестись с Ниной, объясняли тем, что Володя чересчур мягок, тих и боится скандала.

— Эта Дорожкина, знаете, на все способна.

С некоторых пор Нину называли лишь по фамилии… Конкретно, на что она способна, не договаривали, полагая, что и так вполне понятно. Старая жена истеричными угрозами мешает чужому счастью. Обычная история.

Затяжной характер происшедшего внес успокоение. К этому привыкли, об этом больше не разговаривали. Успокоились на том, что Нина несчастна и достойна сожаления. Так думать было очень удобно.

— Где ее самолюбие? Где ее коммунистическое сознание? Жалкая, как можно мириться с таким положением? — спрашивала Женя Фитингоф у Синеокова, подчеркивая этим, насколько она сама лучше и возвышенней Нины.