Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание - [54]

Явно мазохистскую компоненту, которая налицо в отрубании рук, можно рассматривать под более глубоким и конструктивным углом зрения. Так, у пациентки, конечно, соответственно тяжести картины болезни была налицо фригидность с очень тяжелой формой сексуальной закрепощенности. Мазохистская тенденция может символизировать здесь глубокое стремление к женской подчиненности, к приобретению веры в сверхличностный порядок, — черта, отчетливо выраженная в этой сказочной фигуре. Подобная установка дала бы возможность принять все страдание, утраты и жертвы, которых требует от нее жизнь. Именно эти качества полностью отсутствовали у пациентки. Бессознательное предлагает себя в сновидении и сказке в качестве компенсации излишне узкой установки сознания. Эта еще неразвитая возможность женского переживания проявляется во втором сновидении в виде вылупляющейся из яйца дочери. Жестокая, направленная на Я агрессия далеко на заднем плане осуществляет функцию разрушения жесткой структуры Я-комплекса, прежний гештальт которой больше не отвечает теперешней ситуации, и возвращения к инфантильному Я для выполнения необходимой трансформации.

Я пытался, исходя из этого отдельного случая, показать, как за жестокостью сказочного мотива может скрываться глубоко осмысленный процесс развития. Мне кажется вообще свойственной всем людям уже с детства глубокая потребность повстречаться в с жестокостью и ужасным в мире, чему пример — маленькая девочка, пожелавшая встретить волка. Этот волк находится не только снаружи, но также и в нас самих. Человек как природное существо содержит в себе не только благотворную сторону природы, но и ее ужасающий аспект. И на своем пути к сознательному становлению человеку необходимо встретиться со страшным, взаимодействовать с ним и его преодолеть. Образный мир сказки может послужить ему средством для этого, что само по себе не ограничивается только детством. Первоначально сказки, вероятно, предназначались совсем не детям. И сегодня многие взрослые, особенно люди творческие, склонны обращаться к сказочным мотивам, чтобы вновь и вновь с их помощью постигать и придавать форму своему внутреннему миру И та жестокая сторона сказки, которую мы наблюдаем, является имманентно присущей ей составной частью, которую нельзя опустить или обойти.

СКАЗКА КАК ВОЗМОЖНОСТЬ ФОРМИРОВАНИЯ СТРУКТУРЫ В ПРОЦЕССЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ

Многое из того, что имеется у нас в душе, нам не удается выразить рациональными средствами и сделать понятным для других людей. Порой у нас в душе возникает какое-то неясное томление. Оно может быть столь слабым, что мы его едва замечаем, а может усилиться настолько, что будет влиять на все наши чувства, настроения и поступки. При этом если спросить человека, чем вызвано это томление или куда оно направлено, чаще всего у него не найдется ответа. Эти порывы и стремления, откуда-то всплывающие в нашей душе, так неопределенны и неуловимы, что могут представляться сознанию чуждыми и необъяснимыми. Такой характер имеет все то новое, что еще не пережито и не воплощено в опыте, но поднимается из глубины нашего внутреннего мира, стремясь к осуществлению. Если человек захочет осознать то неизвестное, которое находится в нем самом, не только знать о том, что нечто существует, но и понять, что же это такое, то он попытается придать форму бесформенному, выразить невыразимое и внести порядок в бурлящий хаос. Та частица творящей образы силы, которая присуща каждому человеку, помогает перенести в этот мир все новое и неизвестное, находящееся по ту сторону мира сознательного и знакомого.

Подобный процесс осуществляется в любой глубинной психоаналитической практике, направленной на расширение сознания и изменение личности. Многие пациенты спонтанно обращаются к краскам, глине, пластилину или перу, с помощью которого записывают стихи или истории. Иногда погружение в свой внутренний мир происходит в форме имагинативной (образной) медитации. Все это проделывается для того, чтобы выразить себя и придать форму своему внутреннему миру. «Ибо опыт показывает, что чем глубже проникает аналитическая работа и чем больше появляется символического материала, тем сильнее становится потребность каким-то способом дать образное выражение тому душевному содержанию, которое трудно сформулировать при помощи слов. Потому что не перенесение или вытеснение неприятных содержаний, но лишь выявление и созерцание их может помочь становлению сознания и тем самым излечению и освобождению», — говорит швейцарский психолог Якоби[106]. В таких образах, или гештальтах, нередко важную роль играют сказочные элементы. Сказочные мотивы, подобные тем, которые известны нам из анализа сновидений, бывают представлены на картинах или в пластике. Здесь неважно, идет ли речь о прекрасных, может быть, даже отмеченных ярким дарованием образах или о беспомощных детских попытках. Создаваемое имеет значение только для двух людей, врача и пациента, не важна общечеловеческая ценность, важен лишь тот факт, что нечто неопределенное стало ясным и смогло получить выражение. Таким образом подобные (внутренние) содержания получают возможность приблизиться к сознанию. Придание им формы представляет собой важное средство, помогающее терапии. Часто поражает, как много вытесненной душевной энергии способно излиться в этой деятельности и какой заинтересованностью, интенсивностью и облегчением сопровождается она у людей, которые никогда прежде ничего подобного не делали. Тем самым этот процесс оказывается ценным сам по себе. Он может привести к освобождению от мучительной симптоматики или, по крайней мере, значительно ее облегчить. Однако до тех пор, пока представленное содержание не пережито сознательно, это освобождение остается чем-то временным, неустойчивым. Существует также опасность, что пациент останется в плену образов своей фантазии. Тогда он будет рисовать или описывать, вместо того чтобы переживать в чувствах и опыте, и чем больше будет таких выразительных образов, чем прекраснее и живее они будут, тем сильнее они будут способствовать пребыванию пациента в мире своих мечтаний.