Юнги с Урала - [10]
Старшина начал рассказывать о знаменитом залпе по Зимнему, возвестившем начало новой социалистической эры.
Василий Петрович знал столько интересного, и мы были готовы внимать ему многие часы. Радовались, когда поезд шел без остановок и появлялась возможность слушать и слушать его удивительные рассказы.
Даешь Северный!
В Москве побывать не удалось. А так хотелось взглянуть на нее! Хотя бы через дверь теплушки, малюсенькие вагонные оконца, узкую дверную щель, откуда пристанционные строения, будки стрелочников, телеграфные столбы и деревья кажутся несущимися тебе навстречу. И их порой не то что не успеваешь рассмотреть, но даже сосчитать.
— Поезд взял курс на север. Скрывать дальше пункт назначения смысла нет. Едем в Архангельск, — сказал однажды Воронов.
— Ура-а-а! Даешь Северный! — закричали будущие юнги.
— А не рано ли радуетесь? Знаете ли вы, что значит служба на севере? Имеете ли представление о тех трудностях, которые вас там ожидают? — остудил наш пыл старшина.
Все приумолкли.
— Не пугайте! Возвращаться домой, шишеньки, все равно поздно! — выкрикнул Умпелев.
— Нет, не поздно, потому и спрашиваю. У вас еще будет возможность вернуться. Так что, у кого возникли сомнения, пусть не стесняется…
Сделав паузу, Воронов продолжил:
— Флот любит смелых, сильных, выносливых. Тех, кто не боится трудностей. Без этих качеств на кораблях делать нечего. Трус и размазня кораблю и личному составу может принести только вред и непоправимые беды. Подумайте об этом еще раз.
Говорят, когда едешь на новое место, первую половину пути думается о том, с чем расстался, а вторую — о том, что ждет впереди. Возможно, так оно у кого-то и бывает, но мне было трудно сосредоточиться на чем-то одном. В голове теснилось много разных мыслей, охватывали противоречивые чувства. Хотелось сражаться с врагом вместе с полюбившимися мне волжскими моряками, а ехал не воевать, а учиться, да к тому же еще неизвестно где и на кого. Вспоминались родные и близкие, оставшиеся в Юрлинском районе, Очере и на Белой горе. Доведется ли с ними еще свидеться? Что ждет каждого из нас впереди?
— Стоит ли унывать, братишки? — подражая в выражениях Воронову, шептал своим друзьям по Оханскому детскому дому Саше Ходыреву, Ване Неклюдову и Феде Марукину Валька Бобров. — Флот — это флот! — и он показал друзьям крепко сжатый кулак с оттопыренным большим пальцем. — Там дружба — во, на «большой»! Если в чем трудности и будут — братишки помогут.
Валька был старше нас, опытнее. Три года назад он сумел стать воспитанником Пермской авиашколы, а в 40-м году вместе с Ваней Неклюдовым — воспитанником Кунгурского полка. В самом начале войны их полк участвовал в жестоких боях в районе Полоцка. Валентин был ранен, попал в госпиталь, а потом их обоих, Вальку и Ваньку, как малолеток, отправили обратно, в детдом. И вот они уже в наших рядах. В рядах будущих юнг Военно-Морского Флота.
У меня не было такой богатой биографии, но и я, будучи на Волге, убедился, насколько сильна флотская дружба. Взять хотя бы отношение моряков ко мне. Они приютили, обогрели меня, из своего флотского пайка кормили, поили, старались научить морскому делу, сделать корабельным специалистом. Благодаря им я уже знал азбуку Морзе, умел обращаться с ключом, вести передачи с помощью флажного семафора. Там же, возле Гурьева, я научился варить суп, кашу, компот, стряпать котлеты, готовить макароны по-флотски. Теперь, когда настало время все делать самим, я был от души благодарен моим наставникам. «Надо написать им письмо», — подумал и стал соображать, что же я могу сообщить Гурьеву. Но глаза слипались, мысли в голове путались. Мои полусонные раздумья прервал вагонный толчок. Поезд остановился настолько резко, что «буржуйка», стоявшая на кирпичах в середине вагона, моментально оказалась возле выхода, на ее место попадали слабо закрепленные колена железной трубы. На кого-то из спавших на нарах первого этажа свалился бачок с недоеденной кашей. Тут и там звенели падающие ложки, кружки…
— Как я теперь перед командиром покажусь? — захныкал Умпелев. — Эта проклятая каша все волосы склеила. Съели бы крупой и никакой беды не было, а тут…
Кто-то зажег спичку, и все увидели, как Умпелев прямо пятерней, словно граблями, пытается извлечь кашу из своих волос, а та от этого забивала их еще больше.
Злое бурчание потерпевшего аварию будущего скитальца морей тут же потонуло в дружном хохоте юнг, прерванном зычным голосом Воронова:
— Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем немедленно покинуть теплушки!
Раздвигаясь, загрохотали двери. Мы повыпрыгивали из теплушек.
Вдоль железнодорожного полотна творилось что-то невообразимое: одни скатывались с насыпи под откос, другие забирались под вагоны, третьи бежали в сторону ближайшего леса. Малочисленная команда девушек-зенитчиц, оказавшаяся на одной из платформ, направляя в разные стороны свою пулеметную установку, посылала в сторону кружившегося возле эшелона фашистского стервятника очередь за очередью. Пестрые огни трассирующих пуль мельтешили то с одной, то с другой стороны самолета. Немец был один и, похоже, трусоват. Старался держаться от состава с пулеметной установкой подальше, сбрасывал зажигалки вдали от вагонов. А вскоре, взревев моторами, набрал высоту и вовсе исчез.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.