Юнгаши - [13]

— В штат нельзя, — сказал Приходько. — Он несовершеннолетний.

— Был бы совершеннолетний — его и без нас бы зачислили, — сказал Сухов.

— Верно, — поддержал Приходько. — Тогда бы и весь разговор ни к чему… — Он выдержал паузу. — Так какие будут предложения?

В кубрике словно плотину прорвало. Лавиной со всех сторон обрушились голоса:

— Принять на общий котел!

— Зачислить!

— Ложкой меньше, ложкой больше — какая разница?

И лишь одинокий выкрик — опять из дальнего угла:

— Не принимать, самим есть нечего! Да и негоже мальцу на корабле околачиваться. Погибнет — кто отвечать будет?

— Тише, товарищи! — опять поднял руку Приходько. — Давайте по порядку. Кто хочет слова?

— Разрешите мне? — поднялся с передней скамьи боцман.

— Конечно, — поддержал его Приходько и громко объявил: — Слово боцману, секретарю партийной организации корабля, товарищу Титову… Давай, говори, Иван Фомич.

Боцман вышел вперед, встал лицом к собранию и начал:

— Сложное, конечно, положение. И дело не только в пайке. Много ли мальцу надо? Наша команда — я уверен — никогда не откажется помочь голодающему, тем более ребенку.

— Верно, Фомич, — поддержал боцмана Сухов.

— Я говорю это, прежде всего, от имени коммунистов, но уверен: и беспартийные от моих слов не откажутся, — продолжал боцман.

— И комсомольцы тоже, — дополнил Костя Слизков.

— Но есть другая сторона. — Боцман потеребил кончик уса. — Нам скоро в море выходить, в бой. А там, известно, всякое может случиться. И поэтому мы прежде всего должны взвесить такой вопрос: имеем ли мы право рисковать его жизнью?

— Сам-то как думаешь, Фомич? — спросил молчавший до этого Степан.

На какой-то миг его взгляд остановился на едва заметной фигурке Володьки, словно потонувшей в глубине кубрика.

Будто почувствовав этот взгляд, Володька еще больше съежился, покорно ожидая решения. В то же время где-то внутри у него все больше крепло желание остаться на корабле.

Моряки в напряжении ожидали, что ответит Иван Фомич на прямой вопрос Сухова. К мнению парторга на корабле прислушивались, во многих делах, особенно морального плана, оно оказывалось решающим.

— Сам-то? — Боцман привычно провел ладонью по усам. — Во-первых, думаю… А куда такой малец без нас денется? В городе голод, смерть по домам гуляет. Опять же обстрелы, бомбежки.

— Справедливо говоришь, Фомич, — снова поддержал боцмана Сухов. — В городе тот же фронт. Погибнет мальчишка ни за понюшку.

— Значит, — подвел итог боцман, — не можем мы в такой ситуации выбросить его на улицу. У многих из нас свои дети есть, понимаем, что к чему. Словом, будь это мой сын, я оставил бы его при себе.

— Так-то оно, конечно, надежней, — вставил Степан.

— Это во-первых, — продолжал боцман. — А во-вторых… — Тут он поискал глазами Володьку и, увидев его, улыбнулся. — Во-вторых, пусть он сам скажет, что ему больше по душе. Перед всем экипажем.

— Вот это верно, пусть скажет… — послышалось сразу со всех сторон. — Ему решать… Говори, не стесняйся!

— Ну что ж, правильное предложение, — согласился Приходько. — Скажи, Володя Чистяков, свое слово.

В кубрике стало тихо. Все головы, как по команде, повернулись к Володьке. На лицах немой вопрос: «Ну как ты, что теперь скажешь нам?»

У Володьки зарябило в глазах. Наступал решающий момент, от которого зависела, может быть, вся его судьба. Он и представить себе не мог, что вернется в свою опустевшую, промерзшую квартиру на Фонтанке. Нет, он останется здесь. Ему так необходима поддержка этих сильных и мужественных людей. Он вместе с ними будет сражаться против фашистов.

Обо всем этом Володька и хотел сказать, но язык, как назло, не слушался его. Он стоял онемевший, ошарашенный, будто скованный.

— Не робей, Вова, — подбодрил его Костя Слизков — он сидел поблизости.

— Говори, не стесняйся, — добавил и Сухов, — здесь чужих нет.

И волнение улеглось, Володька ощутил вдруг радостный подъем. Ему захотелось раскрыть перед новыми друзьями всю свою душу, сказать им сердечное «спасибо». И главное — пообещать, что не подведет их, не обманет надежд, если они оставят его у себя.

— Я… — Володька проглотил подступивший к горлу комок. — Прошу… оставить меня на корабле. Обещаю… — Каждое слово давалось с трудом, но Володька говорил все тверже, увереннее. — Не подведу, буду вместе с вами сражаться за Родину.

Как торжественную клятву давал.

— Здорово! — воскликнул Костя.

Гул одобрения прокатился по кубрику.

— Вот это по-нашему, по-матросски.

— Добрый балтиец из паренька выйдет.

— Зачислить его в команду, нечего волынку тянуть!

Одобрительные выкрики слышались со всех сторон.

— Ну что ж, коли так, — перекрывая шум, сказал Приходько, — ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы принять Володю Чистякова в состав команды нашего корабля на общий кошт, поднимите руки… Та-ак, кажется, все… А вы чего, мичман Довгань? Против?

До сих пор механик мичман Довгань тихо сидел в сторонке и, казалось, со всем, что происходит, полностью согласен. Но теперь он нехотя поднялся, пожал плечами, негромко сказал:

— Воздерживаюсь я… Мне пайка не жалко, не подумайте чего… Только негоже это — мальчишку на боевой корабль. Не выйдет из этого толку.