Юмористические рассказы - [22]

Иван Иванович в данном случае поступил совсем как петух.

Он не только вошёл в гостиную, посидел пять минут, раскланялся точь-в-точь так же, как будто он был с головой, и ушёл, но, уходя, даже взял остолбеневшую от ужаса горничную двумя пальцами за подбородок.

Словом, и без головы Иван Иванович действовал так же, как будто он был человеком с головой.

Это была несомненная истина.

Хозяйка дома, как теперь оказывается, заметила у визитёра даже голову, торчавшую из цилиндра но тогда не обратила на это внимания, приняв её за носовой платок.

Итак, это, несомненно, был Иван Иванович!

Люди, особенно клявшиеся в этом, говорили даже, будто визитёр носит по гостиным свою голову под мышкой.

И даже будто бы даёт целовать дамам.

Уверяли, что они сами видели эту голову, узнали в лицо и что это было, несомненно, лицо Ивана Ивановича.

Но это было уж преувеличением.

Головы под мышкой Иван Иванович развозить по гостиным,; а тем более давать целовать дамам никак не мог, потому что он потерял эту голову на улице.

Это тоже было теперь узнано.

Уезжая от Фунтиковых, он встретил по дороге одного знакомого, раскланялся с ним, и в это время выронил голову из цилиндра на мостовую.

Голову впоследствии заметил городовой.

Он поднял её, сказав:

— Должно быть, какой-нибудь велосипедист обронил!

И за ненадобностью бросил бродячей собаке.

Собака голову съела, отравилась и заболела очень странным бешенством.

Начала бегать по всем дворам.

Вбежит, помахает хвостом, тявкнет раз и побежит дальше.

Теперь все подлинно знали, кто такой визитёр без головы.

Но от этого было не легче.

Визитирующий покойник продолжал свою деятельность.

Прошёл первый, второй, третий день Нового года, — кончились праздники, прекратились визиты и начались благотворительные балы, а обезглавленный визитёр всё ещё продолжал делать визиты, в некоторых домах бывая даже по несколько раз в день!

Что всего ужаснее, — от него не спасали даже запертые двери.

В этом было что-то сверхъестественное.

Запертые на замок двери он отворял преспокойно, как будто они были просто притворены, входил в гостиную, кланялся, сидел пять минут, снова кланялся и уходил.

Со смертью Иван Иванович потерял, очевидно, не только жизнь, но и всю свою деликатность.

Ему говорили, что «господ нет дома», но безголового покойника это не останавливало.

Он шёл по всем комнатам, отворяя все двери, находил спрятавшихся хозяев, пожимал мужские руки своей ледяною рукой, а дамские ручки поднимал, как будто для поцелуя, но, конечно, не целовал за полным отсутствием головы и всего, что на ней находится.

Одну даму хорошего общества он, по слухам, вытащил даже за ногу из-под кровати и просидел перед нею пять минут, несмотря на то, что дама была так неодета, что поневоле должна была сказать:

— Pardon!

Такая дерзость визитирующего покойника не могла, конечно, продолжаться далее.

Полиция приняла было свои меры, но ничего не могла сделать, так как странствующему покойнику, за отсутствием местожительства, не могли вручить повестки.

Тогда решили исправить покойника при помощи прессы.

В один прекрасный день все пять одесских газет появились с большими статьями, в которых они с редким единодушием порицали визитирующего покойника.

Но как!

Никогда друг друга гг. одесские литераторы не отделывали так, как отделывали теперь «визитёра без головы».

Все пять хроникёров весьма тонко и не без остроумия замечали, что человек, ухитряющийся являться в общество без головы, — должен быть глуп.

Это было сказано, в виду статьи 1039-ой, конечно, значительно мягче, но истинные намерения автора всё-таки сквозили в статье.

Можно было догадаться, что он хотел сказать именно это, а не что-нибудь другое.

Словом, после таких статей, да ещё во всех пяти газетах, покойнику только и могло оставаться, что провалиться сквозь землю.

Статьи были таковы, что после них нельзя было никуда показать носа.

Но в том-то и дело, что у визитирующего покойника не было ни головы ни того, что на ней обыкновенно растёт!

На следующее утро все пять хроникёров были, к ужасу всего города, найдены за письменными столами без голов.

Головы валялись тут же, в корзинах для бумаг, и, казалось, с недоумением таращили глаза:

— Ну, как-то теперь без нас наши хозяева сочинения сочинять будут?

Это было страшно.

Но страшнее всего было то, что перед каждым обезглавленным хроникёром лежало по четвертушке бумаги, на которой, видимо, собственной кровью было написано;

«Это сделал он. Спешим, однако, успокоить читателей, что это неприятное обстоятельство отнюдь не помешает нам ежедневно делиться нашими замечаниями по поводу фактов текущей жизни».

Это навело ужас на город.

С тех пор, как ему печатно указали на всё неприличие отсутствия головы, покойник, видимо, ожесточился и стал необычайно дерзок.

Начали повторяться ужасные случаи.

Покойника видели поздно ночью на Романовке, на Пересыпи, на Молдаванке.

Он беспокоил проезжих.

Становился сзади саней, на полозья, как это делают мальчишки, желая «покататься», брал проезжего за голову, отрывал её, рассматривал при лунном свете и бросал.

Визитирующий покойник, затронутый заметками в прессе, видимо, отыскивал свою голову.