Югославская трагедия - [50]

— Каким же образом вы их будете проверять?

— Очень просто. Я проникну в Синь переодетым. Костюм серба всегда при мне. Ради дружбы и победы нашего общего великого дела я готов на все. Люблю риск. Благородное дело, господа! — Маккарвер лихо оттопырил усы, выжидательно глядя на Ранковича. — Я вас уверяю. Все будет о’кэй! А затем бой, но уже наверняка.

Ранкович подумал.

— Не знаю, — хмуро бросил он. — Я непосредственно не руковожу боевыми операциями и не вправе что-либо изменить. Я могу вам только посоветовать незамедлительно отправиться к Синю. Может быть, и подвернется какой-нибудь случай проникнуть в Синь раньше, чем начнется бой.

— Прекрасно! Случай — бог войны! — Маккарвер удовлетворенно задымил сигаретой. — А пока, господин Марко, позвольте нам с Магдичем уединиться в какой-нибудь комнатушке для беседы на научную тему… Желательно и ваше присутствие. Интересуюсь древними кристаллическими породами и геологическими явлениями.

С подкупающей улыбкой Маккарвер взял Магдича под руку и двинулся с ним вслед за Ранковичем в другую половину дома.

Баджи Пинч, спохватившись, тоже пошел было за ними, но Маккарвер захлопнул перед ним дверь. Пинч пожал плечами и криво усмехнулся: еще одна бестактность! Выйдя на крыльцо и подышав свежим воздухом, Пинч вернулся в зал, где оставался один Катнич, и начал ровным, без интонации, голосом «по секрету» объяснять ему, что скоро Великобритания откроет здесь, на Балканах, второй фронт. Планы, касающиеся вторжения в Европу через Балканские горы, утверждал он, окутаны такой же строгой тайной, как в свое время были засекречены все приготовления союзников к высадке в Северной Африке. Английские корабли уже находятся в Италии. Фельдмаршал Вильсон ожидает только прибытия польской армии Андерса, скитающейся где-то по Среднему Востоку. Андерс, очевидно, намеревается вместе с англичанами наступать через Балканы, чтобы пройти в Польшу раньше, чем ее освободит Красная Армия.

Катнич слушал внимательно, польщенный тем, что его посвящают в тайны высшей дипломатии и стратегии.

— Вы, конечно, понимаете, — говорил Пинч с тонкой улыбкой, — какое большое дело задумал премьер-министр господин Черчилль. Мы чистосердечно и бескорыстно заинтересованы в политике стран Юго-Восточной и Центральной Европы… Мы идем с вами, как верные союзники, к лучшим перспективам, к которым когда-либо шло человечество. Наш долг, поверьте мне, служить миру, а не господствовать над ним. Британские острова — британцам. Балканы — балканцам!

Катнич поддакивал, втайне радуясь, что его будущий доклад наверняка одобрят западные друзья. Пинч был доволен своим слушателем. «Ничего, — думал он о Маккарвере с затаенной злобой, — хлопну когда-нибудь и я перед его носом югославской дверью!»

14

В эту же ночь в селе Обровац, недалеко от Синя, играли свадьбу. Невеста, с утра одетая в белое платье с блестками и сербским тысячным динаром в красном целлулоидном мешочке на груди, но пока без обуви, весь день была полна счастливого ожидания. Подруги гадали на картах и пели песни, протяжные и немножко грустные. Две из них стояли у двери и никого не впускали в комнату. Вход в нее был разрешен лишь свату и то после того, как он заплатил девушкам несколько динар — выкупил невесту. После этого сват, вспотевший от хлопот, надел на ноги Радмилы новые опанки и вывел ее из дома. С этой минуты он был обязан ее оберегать, а если ж потеряет из виду, то в наказание получит метлу.

Поздравлениями, веселым смехом, прибаутками, игрой на скрипке и свирели встретили у крыльца невесту. Она до слез смутилась, маленькая Радмила, почти еще девочка-подросток с тяжелыми черными косами, увитыми лентами, тихая и пугливая, когда очутилась в шумной, веселой толпе. Даже счастье не смогло изгнать из ее глаз печального выражения. Ее родителей недавно убили четники воеводы Джурича, приезжавшие из Сплита для реквизации продуктов. Она осталась сиротой. Никто к ней так хорошо не относился, как Велько, складный, могучий парень, но без левой руки, которую отняли по локоть в партизанской больнице. Радмиле он казался прекраснее всех. Она любила смотреть в его глаза, которые гневно сверкали, когда он рассказывал ей о своей неутоленной мести, о своей ненависти к врагам народа. Она полюбила его за то, что он не давал спуску убийцам ее отца и матери, за то, что имя Велько Матича славилось в этих краях наравне с именем его боевого друга — черногорца Станко Турича, о котором говорили, что он умеет так ловко прятаться «у лист и у траву», что неприятельский солдат пройдет рядом и заметит Станко лишь тогда, когда тот «наступит ему ногой на шею».

Радмила огляделась. Велько в толпе не было. Он ждал невесту в доме своего отца. Обычай не позволял ему видеться с нею в день свадьбы! Хорошо, что дело обошлось без церкви, — для этого нужно было бы ехать в Синь, а там немцы, да и Велько не пожелал откладывать свадьбу, он хотел, чтобы на ней присутствовал его друг Станко из Черногорского батальона, стоявшего под Синью.

Лошадь медленно тащила двуколку, украшенную бумажными цветами и вышитыми полотенцами, на которую сват усадил Радмилу. Цыган, жмурясь от удовольствия и весело подмигивая, шел около колеса и выдувал из ивовой дудки пискливые звуки. Радмила их и слышала и не слышала: странно тревожное чувство сжимало грудь — тут и радость, и страх, и неуверенность в будущем. Задумавшись, она оперлась головой на руки. Холодный ветер овевал ее горевшие щеки. От реки, из ивовых рощ, тянуло свежим запахом опавшей листвы, тронутой морозцем. Воздух пестрел снежинками, от них ресницы стали лохматыми, белыми. А над Динарскими Альпами ослепительно синело небо, и лучи солнца, ускользая за хребет, золотыми мечами бежали по склонам. И словно жаркий сгусток их проник в сердце Радмилы: оно забилось часто и громко, распространяя тепло по всему телу, и как будто готово было выскочить из груди и вместе с ветерком, уносящим прочь смутную тревогу, быстрее полететь к Велько.