Югославская трагедия - [113]

В медпункте не было ни лекарств, ни чистых бинтов, ни ваты. Айша лечила бойцов травами: настоем кичицы — против лихорадки, дикой мятой — против гангрены. Она же и охраняла их, сидя у порога хижины с автоматом на коленях, заботилась о пище, о воде.

За водой приходилось спускаться в глубокое ущелье. Шум потока мог бы заглушить и рев быка, но Айша осторожно черпала воду, стараясь не греметь манеркой о камни. Ей все казалось, что малейшей неосторожностью она привлечет внимание немцев. Еще опасней был путь за пищей в деревушку Брдани. После взрыва бомбы, уничтожившей партизанскую больницу, разбежавшиеся жители мало-помалу возвращались по домам. Айша познакомилась здесь с одной женщиной, и та стала ей помогать. Она работала у немцев в лазарете и крала там для Айши бинты и вату. А у соседей ей удавалось доставать для санитарки кое-что из продуктов: то кувшин молока и миску каши, то куски кукурузного хлеба и несколько горстей табака. Айша бережно приносила бойцам эти дары обнищавших людей.

Козья тропа вилась по склону ущелья, в некоторых местах повисала на жердях над пропастью. Айша кралась по ней ночью, замирая от страха, когда из-под ее ног выскальзывал камень и с шумом катился вниз.

В ожидании девушки раненые, с беспокойством за ее судьбу, шепотом переговаривались между собой. Собственные страдания казались им ничтожными в сравнении с теми трудностями и опасностями, которым подвергалась ради них Айша. Когда она возвращалась, костер в хижине разгорался ярче и валежник веселее трещал, исходя влагой и паром, а в манерке быстрее закипала вода. Выпив горячего «чая» и приняв еду, как лекарство, — по крохотной порции, раненые утихали, дремали…

И так изо дня в день, всю неделю. Васко Христич изо всех сил крепился, уверяя Айшу, что нога у него совсем уже не болит и он смог бы разыскать батальон.

Айша терпеливо уговаривала еще немного полежать. Однажды ночью, подслушав стон мальчика, она сняла с себя белую косынку, сделала бинт и, промыв воспаленную рану ракийей, принесенной из села, тщательно забинтовала. Васко стало легче. Она нежно погладила его осунувшееся, с остро выступившими скулами лицо, светлевшее в темноте, и тихо сказала:

— А наши хорошо воюют в Конице. Далеко отогнали фашистов. Ты слышишь взрывы? Слышишь, как днем стреляют? Это наши. А это русские самолеты гудят, послушай!

Васко затих. Что-то протяжно гудело над лесом.

— Русские?.. — Бледные губы мальчика чуть дрогнули в слабой улыбке. — Откуда ты знаешь?

— В деревне сказали. Все хорошо. Спи, мой милый, спи, — прошептала санитарка.

Но разве мог теперь Васко заснуть? Он долго лежал с открытыми глазами, в которых блестящими точками отражался свет от костра, и не совсем связно говорил, точно бредил.

Он говорил о какой-то особенной дороге, что ведет в далекий-далекий край, в котором люди живут свободно, где солнце никогда не заходит, где большие звезды из красных камней сияют над землей теплым светом. Кто их увидит — тот узнает и свое счастье. Дорога в этот край идет через дремучий-предремучий лес, в нем водятся злые страшилы, колдуньи и вурдалаки, жестокие силы и свирепые псоглавы, подстерегающие человека, чтобы его погубить. А за лесом начинаются топкие болота, укрытые седым ядовитым туманом. Дальше встают поперек пути великие, дивные планины, попадаются пещеры-поноры, у которых нет дна, уходят они глубоко внутрь гор, даже реки пропадают там; в этих пещерах вечно что-то гудит и лает, и живет там страшный Аждая, лютый змей о трех головах. Он днем и ночью чутко подстерегает на дороге смелых путников.

Васко осмелился пуститься в далекий путь. Бежит он, бежит к своей цели и вдруг слышит — гонится за ним этот проклятый Аждая; трещит крыльями, наседает черной тучею, гремит громами, а изо рта так и сыплет искрами да молниями. Хочет поймать, схватить, упрятать под затвор в свою пещеру. Бежит Васко во весь свой дух, бежит и помнит совет, данный ему во сне доброй вилой, — той, что, как добрая посестрима, помогает юнакам, лечит их раны, предсказывает им удачу или неудачу, — помнит он ее совет: «Спеши к своей цели, но если оглянешься назад, остановишься, — то пропал!» И Васко не останавливается, назад не ведет даже краем глаза. И вот дорога делается все прямее, становится все легче. Она огибает синее море с белыми гребешками маленьких волн, у берега плещутся веселые, загорелые ребята. О них рассказывал Друг Николай. Это — пионеры. Васко мчится дальше в вагоне поезда, едет по широким полям, через реки и леса, мчится под землею сквозь пещеры, совсем не страшные, а, наоборот, красивые, сверкающие самоцветами. А вот и площадь, и стройные серебристые ели, и башни с красными звездами, и звезды те горят, переливаются теплым светом, а у ворот стоит и улыбается человек в шинели, с седыми усами, о котором говорил Николай, и Васко вручает ему цветы, самые лучшие, какие только растут в родных Динарских Альпах…

Айша догадывается, кто этот человек в шинели. И она так мечтала его увидеть! Теперь без любимого ей трудно думать о счастье, но все-таки она тоже пошла бы вместе с Васко в далекий путь с самым заветным и дорогим, что у нее есть: с черной прядкой детских волос — единстветное, что осталось от младшей сестренки, от родного гнезда.