Югославия в XX веке. Очерки политической истории - [156]
Столь оптимистическая реакция объяснялась убежденностью руководства ХКП в том, что устранение противоречий между оппозиционным Загребом и официальным Белградом уже невозможно в правовых рамках парламентской демократии. «Четыре избирательные кампании за десять лет не привели ни к какому прогрессу… Как говорил наш покойный председатель, не осталось ничего – ни законов, ни конституции. Только народ и король»>55, – провозгласил на митинге Мачек.
Однако представления Александра Карагеоргиевича о смысле совершенного им государственного переворота не совпадали с надеждами хорватских лидеров, что предопределило их скорое разочарование в личном режиме. В первую очередь, ХКП не устроил состав первого правительства «диктатуры», в которое вошли представители прежнего парламентского большинства, десять лет препятствовавшие осуществлению «хорватского идеала». Кроме того, ХКП, как и все «этнически окрашенные» организации, стала объектом направленных на удушение партийной жизни цензурных и полицейских мер. Наиболее жесткими из последних стали репрессии в отношении Мачека, в первый раз арестованного в конце 1929 г. по обвинению в участии в подготовке покушения на хорватских сторонников нового режима>56.
«Осознание того, что установление королевского абсолютизма вело не к компромиссу с ХКП, а, наоборот, к ужесточению курса национального и государственного унитаризма, обусловило позицию Мачека, сделавшего, – по словам Тодора Стойкова, – выбор в пользу пассивного сопротивления режиму»>57.
Помимо нежелания навлечь на себя и своих сторонников еще большие преследования, лидера ХКП в отсутствии необходимости занимать более активную позицию в отношении центральной власти убеждала и априорная невозможность для нее добиться поддержки в хорватских землях, а также очевидная бесперспективность диктатуры, грозившая крахом всему государству. «Нет смысла, – говорил в 1932 г. Мачек британскому собеседнику, – убивать богатого дядюшку ради наследства, когда ясно, что он скоро умрет сам по себе… Югославия похожа на человека, болеющего неизлечимой болезнью… Ее смерть освободит Хорватию»>58.
В условиях нецелесообразности прямого сопротивления режиму ХКП сосредоточила свои усилия на двух направлениях. Во-первых, были продолжены начатые еще покойным С. Радичем усилия по так называемой интернационализации «хорватского вопроса»>59, для чего в 1929 г. в страны Западной Европы были отправлены эмиссары ХКП Ю. Крневич и А. Кошутич>60.
Во-вторых, следовало адаптировать к новым условиям партию, изменившую свой облик по сравнению с 1920-ми годами, когда она в большей степени соответствовала своему сословному самоопределению. Десятилетие назад Радич, в первую очередь, решал задачу политической эмансипации хорватского крестьянства от «гнета» церкви, чиновников, «господских партий», обосновавшихся во враждебных селу городах, и т. д. В конце 20-х – начале 30-х годов XX в. перед Мачеком стояла задача консолидации вокруг партийного руководства максимально широкого круга противников режима из пречанских областей. В результате, в 1930-е годы партия превратилась во «всенародное движение», в которое оказались вовлечены самые разнообразные организации: преимущественно сербская Самостоятельная демократическая партия (СДП) и националистические клерикальные хорватские круги, Хорватский рабочий союз и Хорватская крестьянская защита. Помимо этого, в условиях запрета на политическую деятельность, партия стремилась распространить свое влияние на массы через различные религиозные, экономические, культурные, просветительские и физкультурные объединения.
Претензии на представительство широчайшего общественного спектра стали причиной организационной и идеологической «рыхлости» ХКП, что проявилось при подготовке главного программного документа партии в 1930-е годы – так называемых Загребских пунктаций. Преданный гласности в ноябре 1932 г. документ представлял собой резолюцию Крестьянско-демократической коалиции (КДК), которую кроме В. Мачека подписали и представители СДП, и М. Будак>61. Документ, для начала воспроизводивший догмат о крестьянстве как главном носителе культурных и моральных ценностей, источнике государственности, делал упор на осуждении «сербиянской гегемонии, с самого начала (т. е. с 1918 г. – А.С.) установленной над Хорватией и всеми… землями, которые лежат по эту сторону Дрины, Савы и Дуная»>62. Результатом «гегемонии» стало «уничтожение моральных ценностей, всех прогрессивных учреждений и достижений, материального достояния народа».
Разрушительный процесс, достиг своей кульминации при «абсолютистском режиме 6 января 1929 г.», при котором ко всему вышеперечисленному добавилось еще и упразднение гражданских и политических свобод. «Столь тяжелый опыт» подвел подписавших декларацию к мысли о необходимости возвращения к «1918 году, как к исходной точке», с которой нужно приступить к «новому устройству государственного объединения». Как оно должно было выглядеть, резолюция не уточняла. Немного ясности в этом отношении добавили комментарии к Пунктациям, содержавшиеся в интервью Мачека иностранным журналистам: «Мы надеемся, что все сербы из Сербии со своими чиновниками и солдатами уберутся с этой стороны трех рек (Савы, Дрины и Дуная. – Л.С.)».
