Юг в огне - [192]

— Товарищи! — звонко закричала она. — Ура-а!..

— Ура-а!.. — ответили буденновцы и с удвоенной силой нажали на белых.

— Ура-а!.. Сестра с нами!..

— Сестричка-голубушка с нами!..

Своим появлением молоденькая девушка, казалось, вдохнула животворящую силу в конармейцев. Бешено рубя направо и налево, они ринулись на белых и заставили тех обратиться в бегство.

— Ура-а!.. Ура-а!.. — торжествующе кричали конники-буденновцы, преследуя врагов.

Надя мчалась в передних рядах.

Азарт битвы, как хмель, кружил ее голову. Она так была охвачена желанием возможно больше отомстить за смерть Мити, что не заметила, как на помощь белым из села выскочило несколько конных сотен и помчалось наперерез буденновским конникам. Она даже не обратила внимания на предостерегающие крики буденновцев:

— Назад!.. Назад!..

Резко осадив коня, Надя повернула назад. Она была одна. Низко склонившись к гривам коней, буденновцы старались уйти от заходящей им в тыл конной лавы белых… Надя далеко отстала от них…

Девушка припустила лошадь в намет. Лошадь была резвая, мчалась, как стрела. Ветер свистел в ушах.

— Товарищ!.. Товарищ!.. — вдруг она услышала умоляющий голос бежавшего без шапки, с окровавленной головой красноармейца. — Возьми меня!.. Белые зарубят!

Девушка натянула поводья. Конь, задрав оскаленную морду, остановился.

— Садись! — крикнула она.

Красноармеец с трудом взобрался на коня позади Нади и крепко обхватил ее руками.

Надя ударила ногами по бокам коня и снова помчалась…

* * *

Тридцать конармейцев, в том числе и Дмитрия Шушлябина, хоронили в братской могиле на площади шахтерского поселка. Духовой оркестр играл похоронный марш. У могилы был выстроен полк. Военкомдив Ермаков говорил прочувствованную речь. Старые шахтеры, их жены и матери с печальными лицами внимательно слушали его. То там, то здесь всхлипывали женщины.

Когда опускали гробы в могилу, полк салютовал ружейными залпами.

Надя стояла как окаменевшая. Скорбными глазами смотрела она, как зарывали могилу.

К ней подошел Прохор.

— Наденька, — сказал он, утешая. — Ободрись. За Митю мы отомстим.

— Не надо, Проша. Не утешай! Я сама знаю все.

По ее осунувшемуся лицу поползли слезинки.

— Поплачь, сестричка, поплачь, родная, — обнял ее Прохор. — Легче будет…

— Я все еще не верю, что нету больше Дмитрия. Я не могу простить себе, что поздно выстрелила.

— Ты сделала многое. Сейчас мне сообщили: Реввоенсовет Конной Армии представил тебя к ордену Красного. Знамени…

— За что?.. Что я такое сделала?..

— Им виднее, сделала ты что или нет. Ты совершила подвиг воодушевила бойцов на битву и спасла двух конников… Молодец ты! И как ты вдруг такая стала? — с удивлением рассматривал ее Прохор. — Прямо непонятно, откуда все это у такой девчонки…

— Проша, — сквозь слезы тихо сказала она, — не хочу больше сестрой работать.

— Вот это да! — изумился Прохор. — Почему же?

— Хочу служить рядовым конармейцем.

— Быть в строю? Да ты что!.. Разве ты сумеешь привыкнуть к солдатской жизни?.. Нет, Надя, солдатская жизнь суровая…

— Я обо всем подумала… Решила твердо. Ты только помоги мне устроиться… Я бы хотела поступить в разведывательный эскадрон к Сазону Меркулову…

— Ну что же, если твердо решила — ладно. Помогу тебе. А все-таки подумай еще об этом лучше… Может быть, раздумаешь…

— Нет, Проша, — твердо сказала Надя. — Не раздумаю. Я решила и от своего решения не отступлюсь…

XX

Ростов и Новочеркасск переполнены тревожными слухами, передаваемыми из уст в уста «из самых достоверных источников».

Родовитая аристократия, наводнившая эти города, лихорадочно начала пересчитывать пачки «николаевок», прятать подальше бриллианты и другие фамильные и нефамильные ценности. Многие заметались по городу в поисках возможности поскорее уехать в Новороссийск, чтобы оттуда, купив за бешеные деньги места на пароходе, удрать куда-нибудь в Париж, Константинополь, Софию или на какие-нибудь Принцевы, Соломоновы или Чертовы острова, лишь бы избежать сурового ответа перед народом.

Паника началась невероятная. В газетах появилось напечатанное крупным шрифтом объявление атаманского дворца:

«От донского атамана.

Ввиду панических слухов о моем отъезде из пределов Области, объявляю, что бежать никуда не собираюсь и уеду из Новочеркасска только со штабом Донской армии. Правительство продолжает свою работу совместно со мной.

Войсковой атаман генерал-лейтенант Богаевский».

Это не помогло. В банках началась невероятная толчея. Здесь, как ужаленные, из угла в угол, от окошечка к окошечку, мечутся в великолепных гвардейских мундирах офицеры, дородные мужчины в элегантных костюмах, шикарно разодетые дамы…

— Вот это я понимаю! — в восхищении потирает маленькие ручки граф Сфорца ди Колонна князь Понятовский, расхаживая со своими приятелями Розалион-Сашальским и ротмистром Яковлевым по банкам. — Вот это я понимаю! Родовитая русская аристократия!.. Промышленные тузы!.. Министры!.. Помещики!.. Гордость России!.. Русью пахнет!..

— Скорее всего, — ухмыльнулся Розалион-Сашальский, — сигарами и коньяком.

Как и многие в то бурное время, эта тройка закадычных друзей в мутной водичке ловила рыбку, лихорадочно развивая свою деятельность. Понимая отлично, что дни их жизни в Новочеркасске и Ростове кончаются, скоро, так или иначе, придется удирать за границу, — а за границу с пустым карманом хоть не заявляйся, — друзья решили подработать на дорогу.