Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов - [99]

»

Ночью погода вновь испортилась. Буран продержал мужиков в спальниках на протяжении 21 февраля, и продолжался до полудня 23-го, когда Макинтош и Джойс попытались выложить гурии к западу. Они обнаружили, что за время бури умерли две собаки и теперь в живых оставались только семь. Макинтош и Джойс прошли полторы мили к западу и построили пирамиду, но видимость была столь скверной, что они не посчитали разумным идти дальше. Было ничего не видно далее сотни ярдов, и палатка вскоре исчезла из виду. Они вернулись в лагерь и оставались там до утра 24 февраля, когда начали обратный путь сквозь падавший снег. «Мы отошли от лагеря» пишет Макинтош, «но как только прошли около четырёх сотен ярдов, туман стал настолько плотным, что мы едва могли разглядеть собственную вытянутую руку, поэтому мы снова поставили палатку и теперь сидим внутри, надеясь, что погода прояснится. Мы возвращаемся только с десятидневным запасом продовольствия, и это на всех сильно давит. Эти задержки реально бесят. Бедные собаки голодны, они едят постромки и ремни. Мы не можем дать им ничего более, кроме их пайки по три галеты каждой, мы и сами на голых пайках, но я уверен, что им требуется больше, чем один фунт в день. Это то, что они получают сейчас… После обеда немного прояснилось, но видимость очень плохая. Мы решили поднажать. Фантастика идти при таком свете. Нет контраста или очертаний, небо и поверхность одинаковы и мы не можем различить неровности, с которыми сталкиваемся с катастрофическими результатами. Мы дошли до нашего первого внешнего гурия. Это было замечательно. После прохождения второго гурия все следующие оказались скрыты, поэтому мы вынуждены стать лагерем, покрыв 4 мили 703 ярда. Собаки, испытывая муки голода, жрут всё, что видят. Они сожрут всё, кроме, разве что, верёвки. Если бы не эти бестолковые три дня, мы, возможно, смогли бы дать им хорошую еду на складе Блаф, но теперь это невозможно. Сильно снежит…».

Следующие несколько дней стали ещё более унылыми. Очередная метель принесла обильный снег и задержала партию 25-го и 26-го. «Снаружи сцена хаоса. Ветер и снег стирают всё вокруг. Собаки полностью погребены им, и только насыпь с торчащими лыжами указывает, где находятся сани. Мы порываемся выйти, но вой ветра говорит, что это невозможно. Спальники влажные и липкие, равно как и наша одежда. К счастью, температура достаточно высока и они не замерзают. Одна из собак залаяла, Джойс вышел разбираться. Он выяснил, что Майор, испытывая голод, пробрался к Джойсовым лыжам и сожрал кожаные ремни. Другая собака съела все свои постромки, брезент, верёвку, кожу с заклёпками и табличкой. Боюсь собаки долго не протянут, все они выглядят тощими, а эти постоянные вьюги не улучшают их состояния… У нас недельный запас провизии и сто шестьдесят миль впереди. Похоже, что следующую недельную провизию придётся брать со склада, чего мы не очень хотим. Посмотрим, что будет завтра. Конечно же, на Блаф мы сможем разжиться.»

«Мы сейчас ограничены одним питанием в сутки, написал Макинтош днём позже. Это ограничение в еде делает нас уязвимей. Очень поганое, гнилое время. Ужасно просто ждать, но нас также гнетёт мысль о том, чтобы использовать уже заложенное продовольствие, ради которого у нас была вся эта тяжёлая борьба.» Погода прояснилась 27-го, и днём Макинтош и Джойс вернулись к складу, пока Уайлд остался построить пирамиду и попытаться просушить на солнце спальные мешки. Запасы, оставленные в заброске, состояли из двух с четвертью упаковок галет (42 фунта в упаковке), сухпайков на трёх человек на три недели в мешках, каждый на неделю, и трёх канистр топлива. Макинтош взял один недельный мешок из заброски и вернулся в лагерь. Партия продолжила путь домой на следующее утро, и с парусом на санях, чтобы воспользоваться преимуществом южного бриза, покрыла за день девять с половиной миль. Но собаки достигли предела своей выносливости и трое из них свалились, не в силах идти дальше. В тот вечер, впервые с тех пор, как оставили «Аврору», мужчины увидели заходящее за горизонт солнце, наглядное напоминание о том, что короткое антарктическое лето близилось к концу.

Оставшиеся четыре собаки свалились 2 марта. «После обеда мы с полчаса прошли довольно хорошо. Затем Нигер стал шататься, его ноги подкосились. Мы вытащили его из упряжи и позволили идти рядом с нами, но всё, на что он был способен, так это только лечь. После Нигера свалился мой друг Помпей. Походить, я думаю, станет хорошим для него делом. Помпей был превосходным замыкающим, тянувшим неуклонно и хорошо. Затем сдалась Скотти, последняя оставшаяся собака. Они все лежат на наших следах. Они умерли безболезненно, свернувшись калачиком в снегу и впав в сон, из которого никогда не выдут. Мы остались с одной собакой, Пинки. Она не была одной из рабочих лошадок, но и не халявничала. Мы можем теперь дать ей много галет. Мы должны ухаживать за ней и смотреть, если хотим вернуться хотя бы с одной собакой. Сани тянем сами, с установленным парусом (половиной палатки) и Пинки, оказывающей помощь. На одном из переходов сильный порыв ветра опрокинул сани. Оттяжки порвались и мы приготовились разбить лагерь, но ветер стих до умеренного бриза, поэтому мы их починили и пошли дальше.