Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов - [34]
Наступило холодное и унылое утро. После первой проведённой на льдине ночи все были уставшими и измождёнными. На рассвете я вместе с Хёрли и Уайлдом отправился на «Эндьюранс», чтобы забрать несколько канистр бензина, который пригодился бы для кипячения молока. Корабль представлял собой невообразимое зрелище хаоса и разрушений. Утлегарь и бушприт были за ночь отломаны и теперь лежали под прямым углом к кораблю вместе со смычками цепей и частями такелажа, удерживаемые ватер-штагом с подрагивающего от перемалываемого льда корабля. Лёд надвигало на полубак, и корабль заметно накренило с носа. С изрядным трудом мы добыли две канистры бензина и отложили дальнейший осмотр судна на после завтрака. Прыгая через трещины с канистрами в руках, мы вскоре достигли лагеря и соорудили кострище из треугольных герметичных резервуаров, которые срезали со спасательных шлюпок. Мы сделали это чтобы освободить в них больше места. Затем мы ледорубом проткнули канистру в полудюжине мест и подожгли её. Пламя яростно вырывалось из пятигалонного цилиндра, который мы использовали в качестве плиты, и горячее молоко вскоре было готово. Затем мы, трое благодетелей, разнесли по палаткам этот живительный напиток, и были удивлены и немного огорчены манерой, в которой некоторые приняли этот вклад в их комфорт. Они не совсем поняли, какую работу мы проделали для них с началом рассвета, и я услышал, как Уайлд сказал: «Если кто-то из вас, джентльмены, хочет, чтобы ваши сапоги почистили, просто положите их снаружи». Это был его мягкий способ напомнить им, что небольшие благодарности следует говорить постоянно и при каждой возможности.
В 8 часов утра кок приготовил завтрак, который состоял из сухаря и хуша, а потом я снова вернулся на «Эндьюранс» и более подробно рассмотрел разрушения. Только шесть кают не были повержены льдинами и глыбами льда. Все каюты по правому борту были разрушены. Целая часть корабля была смята в гармошку. Бак и Риц были затоплены, кают-компания была на три четверти заполнена льдом. Правого борта кают-компании не существовало. Передняя часть двигателя переехала на камбуз. Топливные канистры, которые были уложены на носовой палубе, льдиной были выдавлены через стенку в кают-компанию и выперли собой большую картину. Любопытно, что стекло этой картины не разбилось, хотя в непосредственной близости я увидел тяжёлую железную шлюпбалку, которая была скручена и изогнута, словно скоба потерявшим управление локомотивом. Корабль был разрушен безжалостно.
Под унылым пасмурным небом я вернулся в лагерь и оценил наше положение. Льдина, на которой был разбит лагерь, всё ещё находилась в зоне сжатия, и я подумал, что разумно перейти на большую, и, видимо, более мощную льдину в приблизительно 200-х ярдах с носа правого борта корабля. Нынешний лагерь стал известен как Дамп Кэмп (Свалка) из-за количества вещей, оставленных здесь. Мы не могли позволить себе нести ненужное барахло и решительно рассортировали снаряжение. Я решил оставить каждому по полностью новому комплекту Burberrys и нижнего белья, а также по запасу новых носок. Довольно быстро лагерь был перенесён на более крупную льдину, где я начал непосредственную подготовку к долгому путешествию через льды на остров Паулета или остров Сноухилл (Snow Hill).
Тем временем Хёрли настроил свою кинокамеру и снял погибающий «Эндьюранс». В процессе съёмки лёд с грохотом снёс крепления такелажа фок, грот и бизань-мачт. Фор-марс и брам-мачта упали вниз и повисли на обломках фок-мачты с фок-реем. Следом за ними грохнулась грот-мачта, обломившись в 10 футах над главной палубой. «Воронье гнездо» упало в 10-ти футах от крутящего ручку своей камеры Хёрли, но он даже не повёл ухом и запечатлел уникальную, хотя и грустную картину.
Вопрос с одеждой был решён. Нужно было также решить вопрос со спальными мешками. У нас было всего восемнадцать спальных мешков из оленьего меха, и, следовательно, было нужно распределить ещё десять Джайгеровских (Jaeger) шерстяных спальных мешков, чтобы обеспечить всех двадцать восемь человек экипажа. Шерстяные мешки были легче и менее тёплыми, чем мешки из оленьего меха, и каждому, кому они достанутся, было разрешено подкладывать под низ оленью кожу. Казалось справедливым распределить меховые мешки по жребию, но некоторые из нас, ветеранов не стали участвовать в этой лотерее. Мы подумали, что в Джайгеровских мешках нам будет не менее комфортно, чем в меховых. Мы быстро справились с этой задачей и затем опрокинули одну из шлюпок на бок, и, удерживая её в таком положении двумя сломанными вёслами, сделали подветренную сторону для камбуза. Кок запалил жировую печь и немного спустя, когда я сидел рядом с плитой, услышал, как кто-то сказал: «Кок, я люблю чай покрепче.» А кто-то другой добавил: «Кок, а я послабже.» Я подумал, что приятно чувствовать их спокойствие, а также о том, что к моменту раздачи чая он будет одинаков для всех и что если нам повезёт, то через два месяца у нас будет сколько угодно чая. Этот случай имел также важную психологическую подоплёку. Мужчины, чей дом разрушен, лагерь разбит на неустойчивой льдине, а возможность достижения безопасности весьма туманна, спокойно обсуждают детали и уделяют внимание такой мелочи, как заварка чая.
