Юг - [23]

Завтракали все вместе, расположившись в холодке.

— По правилу, надо бы нам первую квитанцию поделить с тобой, Марина Опанасовна, — говорил за завтраком Глухенький в наплыве редкого великодушия. — Ей, товарищи председатели, Марине Опанасовне, я обязан своим первенством…

— Ну и мчались мы, — хвастал тем временем Яшко, развалившись поблизости в обществе своих коллег. — Со скоростью звука летели! Хозяин мне кричит: перепонки, мол, лопаются, а я даю, а я даю!..

Вскоре в действие был пущен транспортер. Ровным, тяжелым, червонно-золотым ручьем потекло в баржу первое зерно. С любовью смотрел Трофим Сидорович на этот сухой душистый поток, который вольется теперь в золотые реки, в золотые моря нового советского хлеба.

— Наше, — обращаясь к Марине, заметил Трофим Сидорович.

— Наше, наше, — задумчиво повторила она, следя за работой транспортера.

— Что ж… пора, — поднялся Глухенький. — Кончай, Яшко. Ох и дался ты мне сегодня: соломой бы тебя угощать, а не тюлькой.

— Я готов, — скромно сказал Яшко. — Подзаправился классно.

Снова сели они в кабину рядом, и машина тронулась, расходясь со встречными, без конца сигналя, отчаянно, со звоном-брякотом подпрыгивая на поворотах. Наконец вырвалась на широкий, прямой, обсаженный тополями грейдер и понеслась во весь дух.

ЖАВОРОНОК

I

Здесь, в открытой южной степи, собиралось осенью многое множество птиц. Здесь они в последний раз паслись и отдыхали перед тем как пуститься в далекие путешествия за моря. Осенью почти в каждой хате жили перепела — детвора ловила их чуть ли не голыми руками, такие они были тяжелые, сытые и ленивые.

А сейчас птицы возвращались из-за моря: похудевшие, легкие, быстрые. Загомонили по всему побережью, замелькали в степи, под окнами Солончанской МТС, не пугаясь ни людей, ни машин, надеясь в знакомых местах утолить свой весенний голод.

От этого птичьего гомона Зоя проснулась. Отцовской фуражки на гвоздике уже не было. За окном шумела птичья ярмарка, во дворе было людно, шумливо. Возле мастерских уже стояли выстроившиеся тракторы, нацеленные моторами в степь. Весь коллектив МТС высыпал из помещений на традиционное открытие весны.

«Выходят! Как же это я?!»

Девушка спрыгнула с постели, начала быстро одеваться. Вымытые вчера волосы тонко пахли земляникой. Зоя укладывала их на голове тугим темным калачиком. Совсем еще недавно она заплетала косички, как заплетают их пионерки, носила двумя свяслицами на затылке, а в эту весну начала укладывать по-девичьи. И туфли стала носить на высоком каблуке, хотя на рост не могла пожаловаться: была уже высоконькая, гибкая, как молодой тополек.

Обуваясь, выставила ногу вперед, топнула ею об пол, засмеялась: чего там! И нога уже была крепкой, стройной, девичьей.

Когда Зоя выскочила во двор, первые машины уже трогались в путь. Трактористы сегодня держали руль особенно хватко и горделиво. Директор МТС Карп Васильевич Лысогор, отец Зои, вместе с замполитом похаживал возле тракторов, давая бригадирам последние наставления. Озабоченный, возбужденный, он даже не заметил дочери. Видимо, те, кто выезжал в степь, были для него в эти минуты более родными, чем Зоя. Когда она проходила мимо, Карп Васильевич крикнул через ее голову тем, другим:

— Возвращайтесь героями!

А Зое и самой хотелось сесть за руль, нажать на педали и двинуться в степь, в светлые весенние просторы.

Там небо сегодня синело, свежее и высокое, выше, чем всегда. Там пьяняще пахла оттаявшая земля, и птицы, взвиваясь над нею, пробовали свои чистые голоса.

Разве не могла бы и она, Зоя, сидеть вот так, в комбинезоне, на высоком тракторе, как с гордостью сидит Оксана Бойко, прославленная трактористка? Тогда и ей, Зое, отец пожелал бы вернуться героиней, тогда, может, и возле нее вертелся бы красивый механик Савва Грек, так же, как вертится он сейчас возле Оксаны…

— Дай руль, Оксана, — обращается к трактористке Зоя. — Хоть за двор выведу.

— Э, девчина, это тебе не на радиоузле кнопки нажимать! У меня конь норовистый: боюсь, что не ты его, а он тебя поведет.

— Поведу, я пробовала.

— Что-то не верится мне… Боюсь, что вырвется!

— Да и Карп Васильевич как раз поглядывает в нашу сторону, — весело говорит Савва-механик, подмигивая Оксане. — Еще, чего доброго, за такие забавы выговорище влепит!..

Оба они смеются, а Зоя, покраснев, стоит перед ними пристыженная, лишняя.

— Я тебе сочувствую, Зоюшка, — нахально смеется Оксана, — мне в твои пятнадцать лет тоже трактор снился чуть не каждую ночь.

«Не пятнадцать, а семнадцатый!» — хочется крикнуть Зое, чтобы знала об этом и не заносилась Оксана и чтоб Савва-механик знал…

Но где-то поблизости уже шумит отец.

Вот он останавливается возле оксаниного трактора, ласково пошлепывает ладонью по его металлическому крылу.

— Ветеран… За Волгу своим ходом ходил… Вытянет сезон, Оксана?

— Вытянет, Карп Васильевич, да, может, и не один еще сезон! Это он только на вид вроде пожилой, а душа у него молодая!

— Молодая, говоришь?

Заметив дочку, Карп Васильевич окидывает ее удивленным, радостно-незнакомым взглядом. Зое становится почему-то неловко, и она торопливо отступает в толпу провожающих.

Стояла, слушала из-за чьих-то замасленных спин. Горько ей было слышать, как Оксана перекидывается шутками с отцом, неприятно было девушке смотреть, как они разговаривали. И то, что, смеясь, трактористка кокетливо встряхивала золотыми волосами, было сейчас неприятно. Зоя на мгновение представила себе, что отец может ввести Оксану в дом, и станет она для Зои…