Юдаизм. Сахарна - [65]

Просто какое-то вырождение. И все эти вырождающиеся «корректно» избраны и поставлены на должность...

Что тут поделаешь, молчи и плачь.

(история с Булатовичем) (21 мая 1913 г.)

Итак, по литературе — русские все лежали на кровати и назывались «Обломовыми», а немец Штольц, выгнанный «в жизнь» суровым отцом, делал дела и уже в средних летах ездил в собственном кабриолете.

Читали, верили. И сложили студенческую песенку:

Англичанин-хитрец,

Чтобы силу сберечь,

Изобрел за машиной машину.

А наш русский мужик,

Коль работать невмочь,

Запевал про родную дубину.

Эй, — дубинушка, — ухнем.

Эй, родимая,

Субики слушали нас в университете, переписывали фамилии и доносили ректору, — который «по поводу неблагонамеренности» сносился с другими ведомствами, — по преимуществу внутренних дел. Так «писала губерния»...

Студенты были очень бедны и томительно ждали стипендий или искали частных уроков. Они были в высшей степени неизобретательны, и к ним действительно применим стих, что, «кроме как тянуть Дубинушку, — они ничего не могут».

И никогда «всемогущий Плеве» не сказал Боголепову, а «всемогущий гр. Д. А. Толстой» не сказал московскому генерал-губернатору, добрейшему князю Владимиру Андреевичу Долгорукову, или ректору Николаю Саввичу Тихонравову:

— У вас студенты на лекции не ходят, — скучают; поют полную упреков Дубинушку. Послушайте, командируйте из них пятьдесят человек, они будут получать по 50 р. в месяц, «вместо стипендий», и я их отправлю в Людиново, на Мальцевские заводы (на границе Калужской и Орловской губерний) — составить «Описание и историю стеклянного производства генерал-адъютанта Мальцева», — с портретом основателя этого производства, генерала николаевских времен Мальцева, и с непременным сборником всех местных анекдотов и рассказов о нем, так как они все в высшей степени любопытны и похожи на сказку, былину и едва умещаются в историю. Это ведь местный Петр Великий, который даже во многом был удачнее того большого Петра Великого.

«Другие 50 студентов будут у меня на Урале изучать чугуноплавильное и железоделательное производство на Урале, — Демидова.

Еще третьи пятьдесят — Строганова.

Еще пятьдесят — ткацкую мануфактуру Морозова.

И, наконец, в поучение покажем им и черное дело: как русские своими руками отдали нефть Нобелю, французам и Ротшильду, ни кусочка не оставив себе и не передав русским».

Воображаю себе, как на этот добрый призыв министра отозвался бы мудрый Ник. Сав. Тихонравов, Влад. Андр. Долгоруков, а радостнее всех — студенты, изнывающие в безделье, безденежье и унизительном нищенстве («стипендии»), гниющие в публичных домах и за отвратительным немецким пивным пойлом.

Проработав года три над книгами, в архивах заводов, в конторах заводов, на самих заводах, они вышли бы с совсем другим глазом на свет Божий:

— Какой же там, к черту, «Обломов» и «Обломовка»: да этот генер. Мальцев в глухих лесах Калужской губернии создал под шумок почти Собственное Королевство, но не политическое, а — Промышленное Королевство. Со своими дорогами, со своей формой денег, которые принимались везде в уезде наряду и наравне с государственными «кредитками», со своими почти «верноподданными», подручными-министрами и т. д. и т. д. Он сделал все это на полвека раньше, чем появились Крупп в Германии и Нобель в Швеции. А его личная, человеческая, анекдотическая и романтическая, сторона так художественна и поэтична, что это ей-ей... одна из заметных страниц русской истории. Да даже и не одной русской, а общечеловеческой...

Знал ли об этом Гончаров, Гоголь? Что же такое их Обломов, Тентетников, — и «идеальные примеры купца Костонжогло и благодетельного помещика Муразова», которым «в действительной жизни не было параллели, и они вывели воздушную мечту, чтобы увлечь ленивых русских в подражание» (resume критиков и историков литературы).

В этом отделе своем, довольно обширном, как русская литература была плоско глупа! Ударилась в грязь. Воистину «онанисты, занимавшиеся своим делом под одеялом», когда в комнате ходила красивая, тельная, полная жена и хозяйка дома, которую онанист-супруг даже не заметил.

Вот — литература.

Вот — действительность.

А еще туда же «претензии на реализм». Да вся наша литература «высосана из пальца», но русской земли и русской деятельности даже не заметила. И Островский, и Гончаров, и Гоголь. Все занимались любовью, барышнями и студентами. «Вязали бисерные кошельки», — как супруга Манилова, — когда вокруг были поля, мужики, стада, амбары и, словом, целая «экономия».

* * *

Несомненно, когда умер Рцы, — нечто погасло на Руси...

Погасло — и свету стало меньше.

Вот все, что могу сказать о моем бедном друге.

Его почти никто не знал.

Тогда как «умер бы Родичев» — и только одной трещоткой меньше бы трещало на Руси.

И умерло бы семь профессоров Духовных академий — освободилось бы только семь штатных преподавательных мест в Духовном ведомстве.

И умер бы я?

Не знаю.

(22 мая)

Никто не смешает даже самый

великолепный кумир с существом

Божеским и божественною истиною.

Сицилианцы в Петербурге, стр. 230

...религия вечно томит душу; религия, судьба, наша маленькая и бедная судьба, горе ближних, страдание всех, искание зашиты от этих страданий, искание помощи, искание «Живого в помощи Вышнего»...