Юдаизм. Сахарна - [39]

об этих собраниях: «Равви Симеон сказал однажды своим последователям: соберитесь сопутствующие мне на открытом месте, будьте вполне готовы; подготовьте ваше суждение, вашу мудрость, понимание, знание, усердие; будьте готовы с руками и ногами; крепко держитесь за Господа, Который над вами, во власти Которого находятся жизнь и смерть, дабы вы могли восприять слово правды Его. И сказав это, равви Симеон сел на землю и плакал. После этого он сказал: горе мне! Должен ли я открыть это? Горе мне! Должен ли я не открывать об этом? И когда он это говорил, все окружавшие его хранили глубокое молчание. Тогда поднялся равви Абба и заговорил, обращаясь к нему: Божиим милосердием написано так (Псалом XXIV, 14): «Тайна Господня — боящимся Его, и завет Свой Он открывает им» (т.е. «завет» ветхий, обрезание). И верь, эти спутники твои боятся Святого и прославленного Единого, и собрались они теперь на собрание подобно тому, как бы в дом Его». Когда он эту речь окончил, окружающие, сколько их ни было, подали равви Симеону руку и подняли пальцы, и вышли в поле, и сели под деревья. Равви Симеон поднялся и прочел молитву; затем сел среди них и произнес: «Кто этого хочет, да положит свою руку на мою грудь». И все положили на нее свои руки. Они долго молчали и слышали голос; от страха их колена стучали одно о другое. Что же это был за голос? Это был голос небесного воинства, которое собралось, чтобы слушать их. Тогда равви Симеон исполнился радости и сказал такие слова: «Господи, я не скажу, как один из Твоих пророков, что я услышал глас Твой и убоялся (NB: это — слова Адама, когда после вкушения запретного плода Бог искал его, и он спрятался и затем оправдывался, что «убоялся Его»)[29]. Теперь уже не время для страха, а время для любви, как написано: «Возлюби предвечного Бога твоего». И когда равви Симеон отверз уста, чтобы говорить, заколебалось все поле, и все слушатели его содрогнулись».

Таков рассказ, в котором чуткое ухо отметит молча для себя некоторые важные черты. Как это многознаменательно, напр.: «положите руки мне на грудь». Пастер или Гегель, или Спенсер просто не могли бы придумать такого слова! Или слушатели — в ответ расхохотались бы! Но где все начинается (и издревле все началось) с обрезания, ученик уже чутко присматривается не только к дышащей груди учителя, но и ко всякому волоску на этой груди. И еще: «нет страха, мы возвращаемся в любовь». И намек на Адама, без упоминания его имени: «мы — уже не в древе познания добра и зла, вкусив которого Адам затрепетал приближения Божия, а в древе жизни». Отсюда исчезновение страха и открытие любви. Можно подумать, что Кабала заставляет херувима «с огненным вращающимся мечом, чтобы охранять древо жизни» — опускать этот меч; и посвященным вновь открывает деревья «между реками Эфратом, Тигром, Геоном и Фесоном».

Речи этого-то равви Симеона, множество мнений которого вошло и в Мишну, т.е. составляют открытое, всеми читаемое св. Писание евреев, составляют в то же время два самые большие отдела Зехера. Теперь мы перейдем к самому учению Кабалы.

XVI

«Сефер Ецира», «Книга о происхождении» — приписывается патриарху Аврааму и составляет как бы запись его наблюдений над миром и течением в нем всех вещей. Патриарх, путем наблюдения над порядком и гармонией явлений природы, а также над родством их, приходит к ощущению всемогущества Божия, по воле Которого стало все. Затем он переходит к разрозненным явлениям, дабы через них приблизиться к божественной премудрости. Отсюда начинается путь, может быть детски-смешной, а может быть поразительно углубленный (если вспомнить Платона и Гегеля, по которым «идея вещи» гораздо глубже и первоначальнее самой вещи; «идея» же ее, т.е. вещи, есть часто просто имя ее): Сефер Ецира слова нашего языка или имена вещей принимает не за орудия нашего обмена мысли (пожалуй — в древнейшие времена личной только, «патриаршей», а не народной жизни, это так и было: имя вещи есть упорный звук, в упор сказанное человеком слово, при первом воззрении на пластику и в то же время, может быть, на художество, и след., душу вещи), но за самые вещи, и первые заступают место последних. «В слове лежит все, из слова исходит все», — говорит в одном месте Сефер Ецира; и еще в другом: «слово есть Бог». Во всяком случае, это не шутка, и не детский лепет для веков до нашей эры. Затем, обращается внимание, что вся сумма слов человеческого языка состоит из 22 (еврейских) букв и первых десяти чисел, из коих можно составить все другие. Эти 22 + 10 = 32 знака называются «тридцатью двумя чудесными путями мудрости». Мы входим в характернейшие умозрения Востока.

Сефер Ецира входит в рассмотрение каждого из этих «путей мудрости». Не входя в это рассмотрение, остановимся несколько, как на образце кабалистического мудрования, на разборе первых десяти чисел, «десяти сфиро». Тот факт, что десять сфиро (через сложение и умножение) производят всевозможные числа, и что ряд чисел бесконечен, производило на древних евреев (очевидно — на первых, кто об этом стал размышлять) чрезвычайное удивление. «Для десяти сфиро не существует предела ни в будущем, ни в прошедшем», — говорится в одном месте. Но затем, так как все вещи мира измеримы и, след., выразимы через число, «нарекаемы в числе», то у кабалистов сущность числа стала смешиваться с сущностью вещей. «Вещь я узнаю, если узнаю число ее». Это как в антропометрических бюро: вместо имени, отчества и фамилии преступника снимают сотню мерок с его головы, и записав их, уверены: «Где бы ты ни гулял по свету, если попадешься вторично — мы узнаем тебя