Юбилейный выпуск журнала Октябрь - [33]

– Не знаю, – угрюмо сказал я. – Я же не виноват, что там про это.

Я зачеркнул название и вывел новое: «Лейтенант Володин».

– А почему Володин-то? – удивился Колупаев. – Он твой родственник, что ли? Володин этот.

– Да нет! При чем тут родственник? Простая русская фамилия.

– Лейтенант еще какой-то, – сказал Колупаев. – Мусор? В милиции работает? Тогда это нам не подходит.

– Да нет, ну почему, просто он офицер, в армии служит или, там, в разведке…

Мне уже не хотелось ничего писать, а хотелось пойти домой, лечь в кровать и долго переживать свою неудачу. Мы сидели на корточках, облокотившись спинами о серую кирпичную стену трансформаторной будки.

– Нет. Давай так. – Он взял у меня ручку и тетрадь, опять все зачеркнул и написал: «Поручик Мертвецкий».

Я даже не знал, что сказать.

– Ты шутишь или серьезно? – только и сумел промолвить я.

– А ты? – вдруг спросил меня Колупаев.

– Какие уж тут шутки! – горько усмехнулся я. – Я-то серьезно!

– Ну и я серьезно, – сурово сказал Колупаев. – Учти, Лева, теперь мы с тобой соавторы. Пиши первую главу, потом мне покажешь. Только как следует пиши, не торопись. От первой главы очень много зависит. Ферштейн?

– Яволь, – послушно ответил я.

И Колупаев пошел по делу. Туда, где ждал его человек с небольшой суммой денег.

А я остался один со своей тетрадью и стал думать.

«Был прекрасный летний день.

Поручик Мертвецкий подошел к краю палубы и схватился за поручни. Перед его взором хмуро замаячил мировой океан.

– Представляете, Шляпентох, – весело спросил он профессора, – сколько еще великих загадок прячет от человека эта, черт побери, таинственная стихия?

Профессор Шляпентох выпил из фляжки глоток старого доброго вермута и слегка поперхнулся.

– Как-то холодает, – немного неопределенно отозвался он.

Яростный шум волн относил его слова куда-то вбок и на северо-запад.

– А, что вы говорите? Ну да, верно, начинается сильный зюйд-вест!

Они посмотрели друг на друга и поняли, что здесь что-то не так.

– Постойте-ка! – вскричал Мертвецкий что есть мочи. – Но ведь мы должны плыть совсем в другом направлении!

Меж тем старший боцман Бур Дам, которого мы оставили в покое две главы назад, задумывал в каюте на нижней палубе план своей чудовищной мести».

Я прервал чтение и торжественно замолчал.

– Какие еще две главы назад? – недовольно сказал Колупаев. – Разве мы их уже написали?

– Конечно не написали еще! – обиделся я. – Мы их потом напишем, когда будет надо.

– Нет, так не пойдет! Это неправильно. Мало ли как твоя бешеная фантазия взыграет, Лева. Куда она нас понесет. А у нас еще две предыдущих главы не написано. Так мы утратим все нити, потеряем весь сюжет. Давай сначала пиши эти две главы. А потом уж развивай про этого… как его… Бур Дама.

– И кстати! – вдруг сказал Колупаев, высоко подняв над собой указательный палец левой почему-то руки. – Как он, кстати, выглядит, этот самый Бур Дам? По-моему, мы его еще нигде не описывали.

– Да не знаю я, как он выглядит… – хмуро ответил я. – Обычный злодей, внешность самая заурядная.

– Ну вот нет, Лева! – отвечал мне Колупаев, сделав значительное лицо. – Нет, ты не прав! Злодеи, как ты называешь этих добрых и по-своему порядочных людей, бывают совершенно разные. Одни из них… – и тут Колупаев рассказал мне историю про какого-то дядю Колю, который воровал подшипники с завода и продавал их на Тишинке по двадцать пять копеек. А потом этого дядю Колю взяли и посадили на три года.

– Так какой же он злодей? – сказал я. – Несчастный человек просто.

Мы помолчали.

– Ну при чем тут дядя Коля? – не выдержал я. – Чего ты меня все время сбиваешь, нарочно, что ли? Мы же говорили про Бур Дама, про его литературный портрет. А ты все «дядя Коля, дядя Коля».

– Давай так, – сказал Колупаев. – Я тебе сейчас немножко подиктую, а ты потом разовьешь, харэ?

– Харэ, – послушно сказал я и приготовился писать.

«Иван Васильевич Мертвецкий, молодой мускулистый мужчина с большим шрамом на правой щеке, вступил на палубу парохода “Русский рыцарь”, который отправлялся прямо в Лондон. Был чудесный летний день, играла легкая музыка, и на душе у Мертвецкого было хорошо и спокойно.

Но тут в грудь Мертвецкого кольнуло острое чувство опасности. “Что-то здесь не так”, – подумал он и внезапно оглянулся.

За ним следили два агента полиции: Петров и Водкин. Они тоже сели на этот пароход, притворившись, что едут на гастроли, под видом цирковых артистов. Сейчас они стояли на палубе в обычных костюмах и котелках, курили свои сигары и тихо разговаривали.

К Мертвецкому неожиданно подошла женщина лет двадцати пяти – тридцати. Ее голубые глаза прятались под густой черной вуалью.

– Я вас знаю, – сказала она тихо. – Вы поручик Мертвецкий, герой гражданской войны за освобождение негров. Правда, вы сильно изменились, но я вас все равно узнала. Не правда ли, какой сегодня прекрасный летний день? Так и хочется петь! Я уезжаю в Англию! А вы куда, поручик?

– Я по делу, – ответил Мертвецкий сухо. – Но боюсь, что мы с вами незнакомы, мадемуазель. Тут явно какое-то недоразумение».

«Сегодня у поручика был день рождения. Ему исполнился семьсот тридцать один год. Отмечал он его скромно, в ресторане. Для этого он заказал отдельный кабинет и пару бутылок шампанского “Абрау-Дюрсо”. На столе у него стояла пустая тарелка и лежал черный блестящий револьвер. Мертвецкий никогда не расставался со своим оружием системы “наган”, даже ночью он привязывал его к руке на специальную резинку. Эта резинка была устроена таким образом, чтобы палец Мертвецкого лежал сразу на спусковом крючке, но при этом не мог согнуться и нанести случайный выстрел. Только проснувшись, Мертвецкий аккуратным движением мог освободить палец от резинки и сразу стрелять куда душе угодно. Еще на столе у него лежала вчерашняя газета, а под ней – колода карт. Мертвецкий не любил играть в карты, но делать это ему приходилось ради денег. В данном случае он собирался сыграть в вист со своим единственным гостем, шулером и игроком в бильярд по фамилии Кий.