Юбилейный альбом в память Отечественной войны 1812 г. - [3]
Онъ началъ отступленіе по плодородной, богатой хлѣбными запасами Калужской дорогѣ.
11 октября передовыя войска его заняли г. Малоярославецъ и готовились къ дальнѣйшему слѣдованію на югъ. Но на слѣдующій день, рано утромъ, сюда подошли передовыя колонны русскихъ войскъ подъ начальствомъ Дохтурова, за которыми невдалекѣ слѣдовалъ Кутузовъ съ главными силами.
Дохтуровъ немедленно атаковалъ городъ и выбилъ изъ него непріятеля. Получивъ подкрѣпленія, французы снова заняли Малоярославецъ. Но тутъ завязался ожесточеннѣйшій бой, продолжавшійся весь день. Къ концу боя всѣ войска Кутузова подошли сюда и преградили Наполеону дальнѣйшее слѣдованіе на югъ. Нужно было или дать большую битву, въ родѣ Бородинской, или отступать на западъ по опустошенной Смоленской дорогѣ.
Наполеонъ находился въ это время въ селеніи Городнѣ въ 10 вер. отъ Малоярославца. Здѣсь приготовлена была для него квартира. Великому завоевателю пришлось помѣститься въ мрачной и грязной избѣ бѣднаго ткача. Тяжелое впечатлѣніе произвело на Наполеона извѣстіе о положеніи дѣлъ подъ Малоярославцемъ. Дальнѣйшій путь отрѣзанъ ему, его маневръ разстроенъ.
Что дѣлать? Пробиваться или отступать?
Вечеромъ онъ созвалъ своихъ маршаловъ.
Наполеонъ усѣлся у грязнаго стола. Передъ нимъ была разостлана карта Россіи. Помолчавъ немного, онъ началъ говорить о перемѣнѣ, вызванной во всемъ положеніи дѣлъ прибытіемъ Кутузова. Но вдругъ онъ умолкъ, взялся обѣими руками за голову и, опершись локтями на столъ, погрузился въ глубокое раздумье. Прошло болѣе часу, — императоръ оставался все въ томъ же положеніи; его глаза направлены были на карту, онъ какъ будто забылъ о присутствіи своихъ сподвижниковъ. Бессьеръ, Мюратъ и Бертье хранили молчаніе; они догадывались, какая страшная борьба кипитъ въ душѣ ихъ повелителя, и терпѣливо дожидались исхода. Наконецъ Наполеонъ очнулся. Онъ всталъ съ своего мѣста и объявилъ маршаламъ, что увѣдомитъ ихъ рано утромъ о своемъ рѣшеніи. Ночь императоръ провелъ крайне безпокойно. Онъ то ложился, то вставалъ, постоянно звалъ къ себѣ кого-нибудь.
Только на второй день къ вечеру, послѣ того какъ были получены извѣстія о новыхъ пораженіяхъ, нанесенныхъ французскимъ отрядамъ казацкими разъѣздами, Наполеонъ далъ приказъ объ отступленіи на Смоленскъ.
Это было уже не отступленіе, а бѣгство.
Началась потрясающая трагедія медленной гибели когда-то великой арміи.
Началась зима; французы, не привыкшіе къ русскимъ холодамъ, стали жестоко страдать отъ морозовъ; не имѣя теплой одежды, офицеры и солдаты кутались въ награбленные ими въ Москвѣ мѣха, одѣяла, куски матерій, ризы священниковъ; кто не имѣлъ ничего, шелъ налегкѣ, пока не падалъ и не замерзалъ. Ѣсть было нечего, питались чѣмъ ни попало, и главнымъ образомъ, трупами павшихъ лошадей. Послѣ пораженія французской арміи при Вязьмѣ 22-го октября, при дальнѣйшемъ переходѣ къ Смоленску и дальше къ Вильнѣ, бѣдствія стали еще ужаснѣе. Исчезла всякая дисциплина, всякая доблесть, никакое человѣческое чувство уже не волновало болѣе этихъ несчастныхъ, этихъ медленно движущихся по необозримой снѣжной равнинѣ призраковъ. На каждомъ шагу встрѣчались бывшіе бравые офицеры, прикрытые лохмотьями, опиравшіеся на сучковатыя палки; волосы и бороды въ ледяныхъ сосулькахъ. Поминутно слышались ихъ мольбы о помощи. Несчастіе сравняло всѣ положенія; напрасно нѣкоторые офицеры пробовали командовать — никто не обращалъ на нихъ вниманіе… Голодавшій полковникъ принужденъ былъ выпрашивать кусокъ сухаря у рядового солдата, у котораго они еще водились… Многіе отъ голода и холода обращались въ идіотовъ, жарили и пожирали трупы своихъ товарищей…
А эти ночные привалы среди безконечныхъ снѣжныхъ равнинъ! Метель, холодъ… Кучи замерзшихъ оставались на мѣстахъ этихъ приваловъ, точно на поляхъ битвъ.
Возмездіе ждало французовъ за каждымъ кустомъ, возмездіе постигало ихъ даже отъ женщинъ. Какой ударъ самолюбію воина! Утратить послѣдніе признаки своего героическаго величія, превратиться въ тѣнь человѣческаго существа и подъ конецъ быть побѣжденнымъ простою русскою крестьянкою, — какая жестокая иронія судьбы! А между тѣмъ оно было такъ. «Старостиха Василиса, — пишетъ историкъ Отечественной войны Богдановичъ, — живетъ въ народныхъ преданіяхъ взятіемъ въ плѣнъ и доставкою въ Сычевку (Смоленской губ.) цѣлой непріятельской партіи». Несомнѣнно ее-то и изобразили И. М. Прянишниковъ на своей картинѣ «Въ 1812-мъ году».
