Юби: роман - [27]
«Идиот, – вздрогнул от неожиданного ора Недомерок. – Впрочем, это не помеха».
– Вот что, сержант… – Недомерок знал, как польстить воспитателю, – надо наконец честно разоблачить врага, который так долго скрывается в нашем коллективе…
– Рад стараться, – рявкнул сержант совершенно неожиданно для себя самого – так ему понравилось уважительное обращение сотрудника органов.
– Вот и постарайся, сержант, постарайся! Расскажи всю правду про эту враждебную личность. – Недомерок припер воспитателя к стенке закутка, где и одному-то тесно… припер и вынудил сесть за крохотный столик, на котором уже белел чистый лист бумаги.
– А что писать? – готовно отозвался Василий Викторович, щелкая шариковой ручкой.
– Добровольные показания о враждебной деятельности гражданина Прыгина Л. И., – продиктовал Недомерок заглавие требуемой бумаги.
– Добровольные? – потянул на себя сержант запаса. – Чего не хочу, про то и молчу?
– Показания, – перетянул к себе Недомерок. – Процессуальное понятие… С полной ответственностью…
– А и правда, чего мне его защищать, ешкин вошь? – Василий Викторович вспомнил, как на недавнем первомайском застолье его жена смотрела на этого Левку и как его слушала – дышать забыла, не то что закусывать… – Он будет баб кадрить на свое… – воспитатель покрутил пальцами, – …на это свое вольнодумство, ешкин вошь, а я его – защищай? Вот сами скажите – бабы чего на него летят? Потому что он выпендривается правдолюбом эдаким. Он будет тут павлином рисоваться, а я расплачивайся? Ему, выходит, от его правдолюбства сплошные радости: и бабы виснут, и в рот смотрят, – а нам его защищать? Шиш ему! Все расскажу. Чего писать-то? – Василий Викторович придвинул к себе бумагу и преданно уставился на капитана Матюшина.
– Ну вспомни. Вспомни конкретные случаи враждебных выпадов или разговоров, – подсказал Недомерок.
– Вот на первомайской встрече коллектива… – Василий Викторович никак не мог переключить ушибленную тогда память на что-то другое. – Да вы же сами там были, – осенило его. – Помните, как он ухмылялся, когда пили за мир да труд, ешкин вошь?
– Кто ухмылялся?
– Да Прыгин Л. И.! Кто ж еще?!
– Не видел. А он ухмылялся?
– Да во всю рожу. И хмыкал со значением…
– С каким значением?
– Ну знамо дело, с антисоветским – с каким же еще, ешкин вошь?!
Недомерок смотрел на воспитателя и старался понять, придуривается тот или правда придурок? Разве эти чистые глаза могут быть глазами притворщика?
На это Василий Викторович и ловил приставучих начальников и командиров всех мастей – включал дурака. Это помогло ему проскочить по жизни, не вляпавшись ни в стукачество, ни в какие другие комсомольские поручения…
– Василий Викторыч, – всунулась в тренерскую Сонька Растрепа из седьмого. – Делать-то чего? Давайте хуть помаршируем от скуки.
– Извините, – встал воспитатель, – служба требует.
– И с меня служба требует, – с угрозой надавил Недомерок.
– Да-а, у вас действительно служба! Служба с большой буквы. – Василий Викторович мечтательно закатил глаза. – Даже со всех больших букв… А разрешите я своим семиклашкам расскажу, что вы настоящий боец из невидимого фронта? Они после так отмаршируют, так впечатают – земля треснет…
Недомерок буквально онемел, не зная, как лучше отреагировать, а Василий Викторович полуобнял его, чтобы ловчей разминуться в тесноте каморки, и проскользнул за дверь. А там уж выдохнул, оглянулся, перекрестился, распрямился и – неспешно отправился тренировать своих недоморышей (привет теть-Оле).
К финалу масштабной операции «Лесная школа» капитан Матюшин так и не имел на руках ни одного неоспоримого факта преступной деятельности Льва Ильича. Нелепая ситуация, но в ней не было ничего удивительного. Кто мог подумать, что поступит приказ немедленно сворачивать «долбаную лесную ахинею»? По планам управления предполагалось весь этот кайф продлить еще примерно на год.
И вообще Лев Ильич свалился на голову областного управления КГБ щедрым подарком судьбы. Обычная рутина областной безопасности не приносила ни удовольствия, ни премиальных, ни более весомых отличий. Поле деятельности – с гулькин нос, при всех масштабах Витебской области. Ну есть оборонные предприятия, и на них требуется обеспечивать и поддерживать режим секретности. Есть несколько иностранцев, которых надо пасти вместе с их шалавами, точнее с помощью их шалав. Есть полтора прыщавых фарцовщика и столько же дряхлых коллекционеров. Простора нет, перспектив – ноль…
А тут нате вам: натуральный антисоветчик, с кучей друзей, с огромной перепиской. Это же буквально глоток свежего воздуха, даже и не глоток, а непрерывный обдув. Да одни командировки для выявления и привлечения его знакомых потребуют страшно подумать сколько офицеров. Кого привлечь к сотрудничеству, кого – к ответственности… А здесь, по месту проживания пожаловавшего внезапно преступника, сколько понадобится сил на всякие масштабные наружки-прослушки! А они еще и письма пишут, и даже в другие страны, не исключая потенциальных военных противников. Это же на сколько потребуется увеличить сметы-траты-штаты? Ужас и блеск!.. Не будь необходимости этого Прыгина разоблачать со всей строгостью, областные работники госбезопасности должны бы его на руках носить и целовать без перерыва.
Наум Ним (Ефремов) родился в 1951 году в Белоруссии. Окончил Витебский педагогический институт. После многократных обысков и изъятий книг и рукописей был арестован в январе 85-го и в июне осужден по статье 190' закрытым судом в Ростове-на-Дону. Вышел из лагеря в марте 1987-го. На территории СНГ Наум Ним публикуется впервые.
Это книга о самом очаровательном месте на свете и о многолетней жизни нашей страны, в какой-то мере определившей жизни четырех друзей — Мишки-Мешка, Тимки, Сереги и рассказчика. А может быть, это книга о жизни четырех друзей, в какой-то мере определившей жизнь нашей страны. Все в этой книге правда, и все — фантазия. “Все, что мы любим, во что мы верим, что мы помним и храним, — все это только наши фантазии. Но если поднять глаза вверх и честно повторить фантазии, в которые мы верим, а потом не забыть сказать “Господи, сделай так”, то все наши фантазии обязательно станут реальностью.
Весной 2017-го Дмитрий Волошин пробежал 230 км в пустыне Сахара в ходе экстремального марафона Marathon Des Sables. Впечатления от подготовки, пустыни и атмосферы соревнования, он перенес на бумагу. Как оказалось, пустыня – прекрасный способ переосмыслить накопленный жизненный опыт. В этой книге вы узнаете, как пробежать 230 км в пустыне Сахара, чем можно рассмешить бедуинов, какой вкус у последнего глотка воды, могут ли носки стоять, почему нельзя есть жуков и какими стежками лучше зашивать мозоль.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)