Юби: роман - [20]
– С вами говорит капитан государственной безопасности Матюшин. Так у Вас работает некий Прыгин Лев Ильич?
– Работает, – вспотел ладонями директор.
– Такой человек – и работает с детьми? – наигранно удивился капитан из телефона. – Оказывает воспитательное воздействие? Странно… Очень странно…
Федор Андреевич еще некоторое время послушал короткие гудки и хрястнул трубку на рычаг.
«Допрыгался. Не надо было брать этого Ильича… Все беды у нас от Ильичей… Да еще по такой рекомендации!.. А что, скажите, плохого? Что вы мне, как мальчишке, выговариваете?! Няможна брать таких настауников? – так прямо и скажите. Приказом… с печатью – нельзя и все! А то придумали себе – стра-анно им… Вроде и не одобряют, но ничего не указывают. А мне, знаете, на ваше неодобрение начхать… и даже больш. Я вам не мальчишка – меня в области знают. Не последний человек… На важном, знаете ли, месте… И член партии. Да-да, член вашей сраной партии. И не абы какой, а в составе бюро райкома!.. В общем, наплевать и – забыть… К Ильичу этому, конечно же, надо будет повнимательней и уже потом, с фактами, так сказать, подумать наново – что с ним робить. А пока – наплевать… выкинуть из головы…»
Хряпнув еще одну рюмашку от спасительной заначки из директорского сейфа, Федор Андреевич совсем успокоился.
Если Федор Андреевич и преувеличивал масштабность своей персоны в областном измерении, то самую малость. Руководимое им учебное заведение выбивалось из всесоюзно установленного строя организаций и подчинялось не районному отделу народного образования, а напрямую областному (по-тогдашнему облоно). Удивительный парадокс был в том, что стоило в верховно-определенной и для всех единой иерархии появиться исключению, вылезающему из общего ранжира, как это исключение становилось исключительностью во всем. Школа-интернат Федора Андреевича финансировалась отдельной строкой в бюджете облоно, но при этом деньги на некоторые хозяйственные нужды (от леса и кирпича на ремонт до угля на отопление) нагло гребла из районного бюджета. А кому выделить дополнительное финансирование из специальных образовательных фондов? Ну конечно же, Корнеевской школе, которая давно уже известна своими бесстыдными тратами на какие-то кабинеты лечебной физкультуры – целиком в зеркалах и ковровых дорожках. Все знают, что дорожки эти никак не влияют на действительное оздоровление воспитанников, но зато, если возникает вопрос, что показать въедливым проверяющим из столицы (республиканской или даже из самой Москвы), то никто и не сомневается – именно эти дорожки и эти зеркала… А отдай специальные фонды обычной школе – проедят бесследно и ничего стоящего не смогут показать никакой комиссии. Ну разве что изжелтелую от времени плакатную галерею пионеров-героев. Вы представьте только: приехали вы с проверкой, устали с дороги, хотите увидеть что-либо из передового опыта, новаторства хотите, чтоб сердце отдано детям и всякие новшества, а за вами повсюду следят огромные требовательные глазищи какого-то Вали Котика или совсем страшные – Павлика Морозова… Ужас!..
То ли дело владения Корнеева! И встретят и примут…
Потому и любили всякие инспекции возить сюда. Но и отдельные начальствующие в образовании чиновники частенько заглядывали к Федору Андреевичу – одни или с приятелями, как правило, тоже какими-то начальниками.
Федор Андреевич умел не только хозяйствовать, но и дружить. Причем дружбы его всегда шли в помощь хозяйству, а обширное хозяйство всегда помогало дружбам.
Например, Григорий, редкий умелец-механик, номинально заведовал котельной, но еще подрабатывал автослесарем, и его мастерство помогало владельцам престижных легковушек забыть о кошмарах отечественного автопрома и автосервиса. Не всем владельцам, конечно, но друзьям Федора Андреевича – без очереди. А еще к услугам гостей устраивалась охота, топилась банька, накрывался стол с самодельными копченостями. Ведь в школьной баньке время от времени организовывалась своя коптильня, которой пользовались все окрестные жители, разумеется, оставляя коптильщикам положенный процент лещей и окороков…
Справное было хозяйство у Федора Андреевича, и многочисленны были его друзья начальники. Поэтому Федор Андреевич не слишком перепугался из-за звонка капитана КГБ Матюшина… Слегка… Но еще больше разозлился.
«Какой-то капитанишка смеет вот так с ним разговаривать… А Федор Андреевич, между прочим, заслужонный работник образования, и пусть все (да и он вместе со всеми) посмеиваются над этим отличием – засрабоб, мол, но это тоже не хухры-вам-мухры, а целый засрабоб… и не какому-то засранцу капитану решать, кому здесь работать, а кому нет…»
Когда Федор Андреевич вспоминал о том паршивом звонке, он сначала привычно потел в легком перепуге, а потом заводил себя в защитный гнев, и степень этого гнева зависела от количества принятых рюмок. Но даже и в сильном гневе Федор Андреевич понимал: он абсолютно не прав и именно этот капитан, если захочет, будет решать, кому здесь работать, вернее, кому здесь не работать, а друзья-начальнички ничем не помогут – не смогут, да и не захотят… остерегутся…
Наум Ним (Ефремов) родился в 1951 году в Белоруссии. Окончил Витебский педагогический институт. После многократных обысков и изъятий книг и рукописей был арестован в январе 85-го и в июне осужден по статье 190' закрытым судом в Ростове-на-Дону. Вышел из лагеря в марте 1987-го. На территории СНГ Наум Ним публикуется впервые.
Это книга о самом очаровательном месте на свете и о многолетней жизни нашей страны, в какой-то мере определившей жизни четырех друзей — Мишки-Мешка, Тимки, Сереги и рассказчика. А может быть, это книга о жизни четырех друзей, в какой-то мере определившей жизнь нашей страны. Все в этой книге правда, и все — фантазия. “Все, что мы любим, во что мы верим, что мы помним и храним, — все это только наши фантазии. Но если поднять глаза вверх и честно повторить фантазии, в которые мы верим, а потом не забыть сказать “Господи, сделай так”, то все наши фантазии обязательно станут реальностью.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Пьесы о любви, о последствиях войны, о невозможности чувств в обычной жизни, у которой несправедливые правила и нормы. В пьесах есть элементы мистики, в рассказах — фантастики. Противопоказано всем, кто любит смотреть телевизор. Только для любителей театра и слова.
Впервые в свободном доступе для скачивания настоящая книга правды о Комсомольске от советского писателя-пропагандиста Геннадия Хлебникова. «На пределе»! Документально-художественная повесть о Комсомольске в годы войны.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)