Юби: роман - [19]
Так что предложение помощи запарившемуся под поклажей коллеге выглядело совершенно естественно. Йеф с благодарностью протянул ему баул, но физрук запротестовал, благородно ухватывая, что потяжелее – громадный книжный пакет, содержащий, безо всякого сомнения, так много прекрасного: там и книжные улики на ушлого подозреваемого, и благодарности от начальства, и премиальный дополнительный оклад, и отпуск в санатории, и главное – майорские погоны, так долго ускользающие из-за всяких неожиданностей…
Йеф посопротивлялся, поцеплялся за свой пакет, невнятно протестуя: «Ну что вы?», «Ну зачем вам беспокоиться?», «Я уж сам»… Но Недомерок победил. Да и любой бы победил с такими вдохновляющими стимулами…
Как только пакет оказался у него, Недомерок вспомнил о важных и неотложных делах и припустил вперед, изрядно задыхаясь (ноша-то действительно нелегка, но и майорские погоны просто на тьфу не заработаешь… и отпуск в черноморском санатории легкими прогулками не заслужишь – извольте попотеть)… В общем, Недомерок усвистал, крикнув, что принесет все в целости, как только закончит свои срочные дела, – прытко усвистал. Йеф посмеивался и шел следом, слегка, правда, ускорив шаг, потому что Недомерок, обнаружив в пакете полные собрания Достоевского и Салтыкова-Щедрина, может вернуться и претендовать на колбасу, а именно в колбасы-то и были упакованы те самые улики, хоть крошку которых безрезультатно искал Недомерок много месяцев подряд.
Сворачиваем тубусом машинописные сборники – по толщине примерно в колбасный батон, сверху и снизу в ту же скрутку укладываем концы колбасного батона и – попробуй углядеть разницу… Этим примочкам Йефа обучил здешний богушевский знакомец Серега, доставшийся ему наследством от друга, который его, можно сказать, сюда и сманил. Серега знал еще уйму способов прятать от ментов разные улики и некоторыми знаниями щедро поделился с Йефом. (Йефу все эти упрятки были не уликами, а очень важными для жизни книгами – жизнеобразующими, но это уже казусы терминологии, а мы сейчас описываем казусы оперативно-розыскной деятельности.)
Книги (кстати, вполне аккуратно завернутые в пакет, очень похожий на прежний) Недомерок припер, когда Йеф уже рассовал все московские гостинцы по предназначенным им местам.
– Хотите колбаски? – предложил Йеф. – Бутербродик к чаю?
– Спасибо, – отнекнулся Недомерок. – А зачем вам столько книг? Ставить уже некуда, – оглядел набитые полки гость.
– Это все остатки нашей московской библиотеки… Не пропадать же…
– Так вы, гляжу, предполагаете сюда на постоянно – все оттуда вывозите?..
– Как Бог даст…
– У нас говорят: на Бога надейся…
– А у вас – это где?
– В спорте… В советском спорте…
– А вы, простите, по какому виду спорта?.. Когда не учительствуете…
– Мы по стрельбе… Бац-бац! – и готово.
– А я думал, вы бум-бум…
– Нет, мы не бум-бум, а наоборот, бац-бац…
– Значит, ни бум-бум?..
Пикировка становилась все более интересной, но тут в комнату вошла Надежда Сергеевна.
– Вам самим не смешно? – осуждающе обратилась она к Йефу и Недомерку сразу. – Ну точь-в-точь мои пятиклашки…
Надежда Сергеевна работала воспитательницей в пятом. По образованию она была филологом, но филологов в школе оказалось с перебором.
– Так, значит, Щедрина любите? – повернулся на выход Недомерок. – Чтоб страну очерняли, любите?
– Любим, чтобы талантливо написано, – заледенела голосом Надежда Сергеевна. – А вы кого читаете?
– А мы – Шолом-Алейхема, – открыл дверь неприятный гость.
– Вот это правильно, – хлопнул себя по бедру Йеф. – Наш человек. Хотите колбаски?.. Кошерная…
– Надо поговорить, – сказала Надежда Сергеевна, когда они остались наедине, – но так, чтобы Данька не слышал.
Дверь в Йефовом дому была мощная, Надежда Сергеевна говорила тихо, и Недомерок напрасно напрягал слух. Это и хорошо – иначе бы он непременно пополз к шалашовой поляне вынюхивать семейные тайны и горести, а там бы он мог столкнуться с Угучем, и, чем бы это окончилось, никто знать не знает, – вдруг бы Угуч снова решил, что лучше всего Недомерка удушить…
Впервые Леонида Валентиновича обитатели лесного интерната увидели в середине прошлого учебного года – в разгар зимних каникул, а Недомерком он стал даже немного раньше, потому что теть-Оль обогнала его на заснеженной аллее и там же среди выстуженных лип так про себя и окрестила.
– Некий Недомерок в школу пелехае, – сообщила она коллегам на кухне. – Можа и проверяльщик какой – одежка уж больно ладная. Но если и проверяльщик, то все одно не по нашей части, – мудро решила она. – Ни солидности, ни степенности – нет, не по нашей…
Так его и узнали – сначала прозвищем, а потом и собственной персоной. Но Федор Андреевич познакомился с ним заочно месяца на четыре раньше – в самом начале учебного года…
– Это директор передовой школы-интерната? – спросил из потрескивающей телефонной трубки вкрадчивый голос.
– Директор, – согласился Федор Андреевич, не узнавая, кто это прикалывается.
– Корнеев Федор Андреевич?
– Да. А кто говорит? – Директора начинали раздражать аноним и его расспросы.
– У вас работает некто Прыгин?
– Кто говорит? – повысил голос Федор Андреевич.
Наум Ним (Ефремов) родился в 1951 году в Белоруссии. Окончил Витебский педагогический институт. После многократных обысков и изъятий книг и рукописей был арестован в январе 85-го и в июне осужден по статье 190' закрытым судом в Ростове-на-Дону. Вышел из лагеря в марте 1987-го. На территории СНГ Наум Ним публикуется впервые.
Это книга о самом очаровательном месте на свете и о многолетней жизни нашей страны, в какой-то мере определившей жизни четырех друзей — Мишки-Мешка, Тимки, Сереги и рассказчика. А может быть, это книга о жизни четырех друзей, в какой-то мере определившей жизнь нашей страны. Все в этой книге правда, и все — фантазия. “Все, что мы любим, во что мы верим, что мы помним и храним, — все это только наши фантазии. Но если поднять глаза вверх и честно повторить фантазии, в которые мы верим, а потом не забыть сказать “Господи, сделай так”, то все наши фантазии обязательно станут реальностью.
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Художественные поиски молодого, но уже известного прозаика и драматурга Мати Унта привнесли в современную эстонскую прозу жанровое разнообразие, тонкий психологизм, лирическую интонацию. Произведения, составившие новую книгу писателя, посвящены нашему современнику и отмечены углубленно психологическим проникновением в его духовный мир. Герои книги различны по характерам, профессиям, возрасту, они размышляют над многими вопросами: о счастье, о долге человека перед человеком, о взаимоотношениях в семье, о радости творчества.
Книга Алекпера Алиева «Артуш и Заур», рассказывающая историю любви между азербайджанцем и армянином и их разлуки из-за карабхского конфликта, была издана тиражом 500 экземпляров. За месяц было продано 150 книг.В интервью Русской службе Би-би-си автор романа отметил, что это рекордный тираж для Азербайджана. «Это смешно, но это хороший тираж для нечитающего Азербайджана. Такого в Азербайджане не было уже двадцать лет», — рассказал Алиев, добавив, что 150 проданных экземпляров — это тоже большой успех.Книга стала предметом бурного обсуждения в Азербайджане.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Действие романа «Земля» выдающейся корейской писательницы Пак Кён Ри разворачивается в конце 19 века. Главная героиня — Со Хи, дочь дворянина. Её судьба тесно переплетена с судьбой обитателей деревни Пхёнсари, затерянной среди гор. В жизни людей проявляется извечное человеческое — простые желания, любовь, ненависть, несбывшиеся мечты, зависть, боль, чистота помыслов, корысть, бессребреничество… А еще взору читателя предстанет картина своеобразной, самобытной национальной культуры народа, идущая с глубины веков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)