Ыттыгыргын - [2]

– По сотне раз за год мы проскальзываем через пасть самого дьявола. Но стоит немного задержаться, переступить невидимую границу дозволенного, и обратного пути не будет. Понимаете, куда я клоню? Онтымэ для человека – всё равно, что для парохода погружение под эфир. Одно дело пробыть на холоде несколько часов, совсем другое – жить в нём месяцами. Всякий раз боюсь, что уже не буду прежним.

– Видимо, не слишком боитесь.

Но мрачное настроение уже покинуло Айзека.

– А и на «Бриарее» беспрерывно сидеть по вашему примеру тоже никак не возможно. Да и, знаете, за врагом присмотр нужен.

Айзек достал из кармана кулёк с мятными мишками, предложил Макинтошу – тот отрицательно качнул головой.

Луораветланов доктор Айзек не любил категорически. «Попомните мои слова, – говорил он, – этот тихий омут однажды нас удивит пренеприятно».

Тихим омутом Наукан, конечно, не был. И ещё двенадцать лет назад луораветланы так удивили британцев, что большего и не требовалось. Страшная та история сразу же сделалась государственной тайной, которую Макинтош предпочёл бы никогда не знать. Но он не только знал, он сам был частью этой тайны. Единственным выжившим свидетелем «Инцидента» – таким аккуратным словом в официальных бумагах обозначали мучительную смерть пассажиров и команды парохода «Клио».

Раздался звонкий шум шагов – по телескопическому трапу спешил старший помощник Джим Кошки, прибывший на умаяке вместе с пассажирами. Когда он предусмотрительно по широкой дуге обогнул Цезаря, тот утробно заворчал – издавна пёс испытывал к старшему помощнику сложные чувства.

Кошки был невысок ростом, лыс головой, веснушчат лицом и руками. Обыкновенно хмурый и замкнутый в себе, после визитов в Науканский порт он делался суетлив и разговорчив: луораветланский отвар специфически действовал на организм старшего помощника.

– Прибыли-с, – доложил Кошки.

Капитан холодно кивнул. В нынешнем своём болезненном состоянии он воспринимал суетливого Кошки как назойливое насекомое, от которого хотелось избавиться решительно и бесповоротно. Макинтош в очередной раз подумал, что Кошки, верно, ухитряется тайком курить лёд. Больше и некому курить лёд на борту «Бриарея», кроме Кошки. Но поймать его за руку не удавалось.

– Сейчас в порту уморительное действо наблюдал, – интимно зашептал Кошки. – Канис наш, представьте, луораветланского детёныша выгуливал. Икскурсия! Детёныш обо всякой вещи подробно интересуется, всюду нос свой любопытный суёт, а Канис следом ходит, смотрит выхухолью, только что не рычит.

Капитан помимо воли усмехнулся.

– Вы, Кошки, замечательно рассказываете, – похвалил Айзек. – Я всю картину очень живо себе представил.

Комендант британского порта на орбите Наукана, Тиккерей Канис, искренне полагал себя хозяином Земли Науканской, луораветланов считал за дикарей и относился к ним с изрядной долей высокомерия.

Дикари же с некоторых пор повадились привозить на экскурсии по порту юных луораветланов. Визиты эти раздражали Каниса, но инструкции недвусмысленно предписывали ему в разумных пределах удовлетворять любопытство туземцев, самому быть обходительным и гостей не обижать.

Потянулись пассажиры, и Цезарь шумно повёл носом, поднялся на четыре лапы, готовый работать.

Многообразие красок больно ударило по глазам. С каждым годом одежда луораветланских британцев всё больше напоминала маскарадные костюмы. Это был ответ холоду, который пожирал их изнутри и снаружи. Разве что упрямые дипломатические старушки оставались верны мрачным нарядам полувековой давности – по закону инерции. И, конечно, слуги – держась позади, они только подчёркивали строгим платьем этот безумный калейдоскоп.

Под неодобрительными взглядами слуг-людей отдельным ручейком справа двигались томми-носильщики с чемоданами и коробками.

Огромные, неуклюжие, они боязливо проходили мимо Цезаря. Пёс жадно обнюхивал каждого томми и его груз, коротким деловым рыком подгонял двигаться быстрее.

– Очень уж суров, – проворчал Кошки. – Мозес намедни сетовал. Говорит, у томми пароотводы рогулькой свёртываются – от переживаний-то.

– Ай да Мозес! – восхитился капитан. – Джим, если не прекратите эдаким анекдотам верить, скоро без белья останетесь. Не говорите, что Мозес выпросил у вас денег на новые пароотводы…

Кошки смолчал, но по лицу его видно было, что денег коварный Мозес выпросил.

Случались в толпе лица, знакомые по прошлым круизам. Таких Кошки шёпотом комментировал: «Ну этот ничего, помним-с» или «Ох, грехи мои тяжкие» или даже «Чтоб тебя фалафелью заело».

Его можно было понять: очень скоро эти спокойные, вымороженные люди, несколько месяцев проведшие в плену луораветланского онтымэ, сделаются непредсказуемыми, а иные – вовсе безумными. И страшнее прочих – старушки, которые раз за разом упрямо приобретают сложный любовный коктейль, заставляющий их на время круиза без памяти влюбиться – разумеется, в кого-то из команды.

– Но боится же, боится! – зашептал Кошки, указывая на одного из томми, – Посмотрите-с, экие финтипли выписывает, что твой цирк! Всё от страху.

Один из носильщиков и впрямь вёл себя странно. Заметив Цезаря, он сперва замер на месте, испуганно вращая головой, а потом стал двигаться влево, наперерез пассажирам. Видя такой непорядок, Цезарь утробно зарычал, и от звука этого томми обезумел: бросил чемодан на пол и со всей скоростью, на какую был способен, припустил по коридору мимо капитана. Макинтош почувствовал отчётливый запах гари и ещё один – сладковатый, неуловимо знакомый.