Йоркширская роза - [65]

К концу года, когда Сара и Уильям переехали в маленькую квартирку в удобном соседстве со зданием парламента, Гарри получил свои офицерские нашивки, а Роуз сделалась правой рукой Уолтера на фабрике, Лотти была прямо-таки осаждаема поклонниками и соискателями ее руки. Она обожествляла лишь Ноуэла, но поклонение ей было весьма лестно и приятно.

– Граф Бенкендорф говорит, что волосы у меня словно золотые нити, – сказала она, сидя в шезлонге, но не откинувшись, а подобрав под себя ноги, чтобы удобнее было наблюдать, как работает Ноуэл над большим полотном.

Но ее надеждам возбудить его ревность суждено было испариться в одно мгновение.

– Бенкендорф пришел бы к иному мнению, если бы знал, что это золото из бутылочки, – со смешком ответил Ноуэл, не сводя глаз со своей работы. – Ты не принесешь мне скипидару, любимая? Я весь израсходовал.

– Да, мы прожили этот год без войны, но это еще не означает, что войны вообще не будет, – сказал Роуз Гарри, когда вез ее в машине обратно в Крэг-Сайд после визита на Бексайд-стрит.

Наступил Новый год, и Гарри приехал в отпуск. Они только что провели очень веселый вечер с ее родителями, Уильямом, Сарой и Эммой-Роуз, и теперь Роуз сидела в машине, тепло укутанная по случаю сильного холода, в надвинутой на уши шапке в казачьем стиле; руки в перчатках она спрятала как можно глубже в шелковистый мех муфты.

– А что, если ее не будет и в наступающем году? – спросила она, горячо надеясь на это. – Ты по-прежнему останешься в армии? Твой отец не в состоянии управлять фабрикой как следует, – добавила она, когда они выехали из Брэдфорда и свернули на дорогу к Илк-ли. – Он совершенно не испытывает тяги к такой деятельности.

– Я не могу ни с того ни с сего уйти из армии, Смешная Мордочка, – ответил Гарри, отлично понимая, что отец работает не так четко и хорошо, как того требует бизнес Риммингтонов. – Но если бы и мог, то сейчас не время поступить так. На Балканах по-прежнему неспокойно…

– Но ведь никто не принимает этого всерьез, ты же знаешь. – Из-под стильной элегантной шляпы на мальчишечьем личике Роуз только и выделялись глаза и рот. Шляпу эту подарил ей Гарри на Рождество. – Дипломаты очень долго держали ситуацию под контролем, неужели они не в состоянии делать это и сейчас?

Ночь была ясной. На черном бархате неба звезды сияли ярко и казались настолько близкими, что хотелось до них дотронуться. Роуз глубже засунула руки в муфту. Ей не хотелось тратить драгоценные часы и минуты, пока они с Гарри вместе, на разговоры о том, будет или не будет война. С той самой секунды, как Гарри приехал домой в отпуск, сердце у нее пело от счастья. Он не уезжал ни в Лидс, ни в Манчестер, он все время проводил с ней в Крэг-Сайде, на Бексайд-стрит или на фабрике.

Разумеется, было очень славно находиться в Крэг-Сайде в семейном уединении, проводить вечера в китайской гостиной у пылающих в камине углей. Играть в слова, разгадывать шарады и так далее, но их с Гарри совместные посещения фабрики, когда она по его просьбе все ему показывала и объясняла, имели для Роуз особое, незабываемое значение…

Гарри заговорил, прервав ее размышления:

– Я считаю, что дипломатический нейтралитет имеет свои границы, Роуз. Когда люди пренебрегают всеми принципами цивилизованного поведения, уже невозможно оставаться в стороне и держать руки в карманах. Если начинается открытая борьба дела правого с неправым, ты должен бороться за победу правого дела. Иной возможности не существует.

Остаток пути до дома они проехали в невеселом молчании. Роуз понимала, что для Гарри в данных обстоятельствах не существует другой возможности, также как для Уильяма или Ноуэла, и он уверен, что в этом году окажется на полях военных сражений с немцами и их союзниками.

На следующий день, несмотря на сильный мороз, они отправились гулять на вересковый холм.

– Я, пожалуй, больше люблю этот холм зимой, чем летом, – сказала Роуз, шагая рядом с Гарри по твердой, промерзшей земле. – Зимой он полон величия, суровый и прекрасный. И такой… одинокий. И будет существовать вечно.

– В ожидании трубного гласа? – рассмеялся Гарри, наклоняясь к ней.

Роуз опиралась на его руку, чтобы не подвернуть лодыжку на твердой, неровной земле; она крепче сжала эту руку и засмеялась в ответ. Глаза ее сияли счастьем, а щеки порозовели от холода.

Гарри остановился, словно пораженный внезапной мыслью, и посмотрел на Роуз странным, необычным взглядом.

Смех замер у Роуз на устах.

– Что с тобой? – спросила она встревоженно, надеясь, что Гарри не собирается снова говорить о возможной войне, и опасаясь, не стало ли ему вдруг нехорошо.

Губы Гарри сложились в улыбку.

– Ничего, Смешная Мордочка, – успокоил он ее и похлопал по руке, затянутой в перчатку. – Что, если нам дойти до каменной пирамиды? Хватит у тебя на это пороху?

Роуз кивнула, всем сердцем желая, чтобы придуманное им для нее забавное прозвище означало «милая», «любимая» или «дорогая». Когда Гарри преподносил ей в подарок шапку из лисьего меха и такую же муфту, она на минуту подумала, что и вправду дорога ему. Наверное, такие вот подарки он дарил Нине. И Роуз вдруг ощутила себя необыкновенно женственной, показалась себе сошедшей со страниц какого-нибудь русского романа и впервые в жизни поверила, что красива.