Йомсвикинг - [37]

Он кивнул на борт лодки, я побежал туда, и, когда Хуттыш сказал «Поднимай, парень!», я приподнял лодку. В то же время Хуттыш сдвинул ахтерштевень. Весь кнорр заскрипел, а когда мы его опустили, Хуттыш взглянул вдоль планширя и недовольно рыкнул, так как киль не выпрямился до конца.

– Давай опять, – приказал он, и мы опять подняли лодку. В этот раз нам удалось сдвинуть ее так, что две части киля ровно состыковались.

– Теперь прыгай на борт и накладывай скобу, – сказал Хуттыш.

Я забрался в лодку. Скоба оказалась точно по размеру, она с лихвой охватывала весь поврежденный участок. Хуттыш протянул мне молоток и несколько заклепок, вытащив их из сумки на поясе. Они тоже были закопченными и совсем гладкими: они только что вышли из кузни. Я вбил их в отверстия на скобе. И вот киль готов, еще более прочный, чем раньше. Оставалось только закрепить доски обшивки, и кнорр мог выйти в море.

Я бы, конечно, поблагодарил Хуттыша, но, как только я протянул ему молоток, он повернулся и ушел. Весь этот день я размышлял над его поступками. Ведь я понял, что скобу выковал именно он, но почему он решил помочь Гриму? Я никому не обмолвился и словом о том, что произошло, ни Сигрид, ни кому другому в усадьбе. Но я твердо решил выяснить, почему Хуттыш повел себя так странно, и на следующий день еще до зари я столкнул лодку в море и поплыл к заливу Хутта.

Тем утром ветер был слабый, и мне пришлось грести. Понемногу с запада нагнало темные тучи, начался дождь. Когда лодка наконец ткнулась в берег, мы с Фенриром промокли до костей.

Обычно я не обращал внимания на дождь, во всяком случае, летом, когда погода была теплой. Так что, когда Хуттыш сначала появился между накладами торфа, а затем повернулся ко мне спиной и пошел вверх по склону, я последовал за ним по большей части из любопытства.

Оказалось, что хозяйство Хуттыша когда-то было очень большим. Мы с Фенриром миновали кучи торфа и увидели, что здешние места защищает от ветра довольно высокий холм. Я увидел валы земли, оставшиеся от трех длинных домов и двух строений поменьше. Тут и там из земли все еще торчали балки, и я понял, что много лет назад здесь был пожар.

На краю расчищенного пространства, которое, должно быть, когда-то было двором, стояли две хижины, крытые торфом. Больше всего они походили на два холмика, на крышах и стенах пробивалась трава. Из отверстия в крыше одной из них поднимался дымок, и оттуда вновь раздавался привычный звон от ударов.

Я нашел Хуттыша там, склонившегося над наковальней. Он стоял полуголый, волосатая спина усеяна каплями пота. Даже не взглянув на меня, он пробурчал, чтобы я брался за мехи. В горниле у него калились кусочки железа в палец длиной, он ухватил клещами один из них и принялся ковать острие и головку, так что я сразу понял, что он мастерит.

Я раздувал мехи до тех пор, пока горнило не раскалилось настолько, что от железа отлетали искры. Тогда Хуттыш велел мне передохнуть, и я сел. Кузня была невелика, жар горнила достигал стен, сложенных из торфа. Дым выходил из глиняной трубы, но все равно глаза мне ел дым. Хуттыш выковал четыре заклепки, сунул их в бочку с водой и выложил на плоский камень. Затем он взялся за новые заготовки, засунул их сначала в горнило, ухватив клещами, а потом насыпал сверху угля и начал качать мехи, осторожно, не спуская глаз с горнила.

– Смотри, – бормотал он. – Осторожно, осторожно… Не слишком сильно. Не слишком слабо.

Когда Хуттыш выковал еще четыре заклепки, мы вернулись на берег. Сделанного хватило, чтобы прикрепить нижнюю доску обшивки к вытесанным мною шпангоутам. Хуттыш побрел к себе, но в этот раз, прежде чем уйти, он повернулся ко мне:

– Завтра, парень! Завтра сделаем еще!

Этим вечером я опять не сказал ни слова о неожиданной помощи Хуттыша. Когда Грим спросил, как продвигается работа, я ответил только, что дело движется, но работы еще много. Я рассчитал, что, если Хуттыш поможет мне выковать заклепки, кнорр будет готов уже через несколько дней. Но мне хотелось удивить старого бонда.

На следующий день Хуттыш пустил меня к наковальне, а сам качал мехи и объяснял, что с железом надо обращаться почти как с живым существом, созданием, наделенным жизнью и собственной волей. Если я не буду осторожен, оно даст трещину. Если я нагрею его слишком сильно, оно сгорит. А если я недостаточно поработаю молотом, оно станет слабым. В этом отношении оно похоже на человека, сказал Хуттыш.

К концу дня я уже не выдержал и спросил его прямо. Мне нужно было понять, почему он помогает мне. Ведь он знал, что кнорр у него на берегу принадлежит Гриму?

– Я ищу примирения, – кратко ответил он, задумчиво кивнул и продолжил: – Я уже давно этого хочу. Мальчишками мы дружили.

– Но ты дрался с ним, – заметил я. – В ту ночь, когда мы шли из гавани.

Хуттыш глубоко вздохнул, почесал затылок и мрачно посмотрел в горнило:

– Когда я выпью… Я начинаю злиться, Торстейн. Таким уж я уродился.

Я взглянул на него. Никто не мог бы назвать его рослым. Но загривок был толстым, скошенным, как у быка, руки налиты силой, а на его округлом, выступающем животе мышцы, казалось, проходили под самой кожей.