Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию - [17]

- Беру, - глухим голосом сказал Беренд.

Нет, не этот, можно вот тот позади. Он всего на двести марок дороже. Впрочем, как вообще обстоит дело с оплатой?

Беренд извлек из куртки квитанцию ссудо-сберегательной кассы, подвинул ее через стол к стоячему воротничку. Ссудная касса из Растенбурга перешлет деньги в Кенигсберг. Человек стал звонить по телефону. Пока стоячий воротничок разговаривал с Растенбургом, пришел механик и переставил светло-серый "Опель" к двери. Рассказал про кнопки и рычаги, проехал с Берендом туда и обратно по плотине, потом поставил машину, повернув ее в нужном направлении - из Кенигсберга. На Йокенен.

В Йокенен упряжки возвращались с поля, когда по дуге из Викерау свернул светло-серый "Опель". Перед йокенской мельницей Беренд остановился, внимательно осмотрел всю машину, носовым платком стер пыль с капота. Потом он повернулся к одному из посаженных вдоль шоссе деревьев и опорожнил мочевой пузырь.

Это была первая в Йокенен машина. Даже майор не поддавался ни на какие уговоры купить автомобиль, хотя инспектор Блонски твердил об этом постоянно. Трактирщик Виткун откладывал на машину грош за грошом, не желая покупать в кредит. Дядя Франц считал автомобили сумасбродной идеей, а кроме них в Йокенен не было уже никого, кто мог бы даже думать о машине, в том числе ни Штепутат, ни учитель Клозе.

На дворе Беренда собака взвилась на цепи, когда автомобиль, гудя сиреной, остановился рядом с навозной ямой. Из кухни, держа за руки двоих детей, прибежала Эльза Беренд. Работники, расплываясь в улыбке, подошли ближе, оперлись на свои вилы и уставились на блестящий экипаж. Эльза Беренд погладила красную сафьяновую кожу. Сняла передник и села на заднее сиденье. Кожаная обивка была прохладной и гладкой на ощупь. В мыслях возникало что-то приятное, какая-то волшебная сказка или сентиментальный роман из ее девических времен.

После ужина они поехали кататься. До Мариенталя и через Вольфсхаген обратно. Эльза надела хорошее платье, в новую машину нельзя садиться, в чем пришла из кухни. Беренду нужно было еще поехать посмотреть бычков на лесном лугу. Он впервые делал это на автомобиле, зато сразу приучил машину к страшной ухабистой дороге через лес. Бычки стояли за оградой и глазели на автомобиль. Беренд вышел, пересчитал их. Когда он вернулся, чтобы позвать Эльзу, он нашел ее полусидящей, полулежащей на сафьяновой коже заднего сиденья. Тут нашло и на него, пока бычки тянули свои головы над изгородью... Как все-таки практична сафьяновая кожа. Все можно стереть. Кроме того, от нее такая приятная прохлада. Они потом часто ездили на лесной луг. Как-то в воскресенье Беренд даже повез свою жену в Растенбург и купил ей малиновое мороженое и кофе мокко. Да, он сдвинулся-таки всерьез, крестьянин Беренд. А потом все это великолепие оборвалось вдруг. Распоряжением рейха об использовании автомобильного транспорта от 6 сентября 1939 года было запрещено и крестьянину Беренду из Йокенен ездить на его светло-сером "Опеле". Жертва на алтарь великой войны. В конце сентября приехал военный автомобиль забрать шины. Ну ясно, им нужно, в польской грязи осталось немало шин! Беренд запер умолкшую машину в амбаре, время от времени поддавался на уговоры Эльзы пойти на сафьяновое сиденье. Но с наступлением осени в амбаре стало слишком холодно.

Когда стала ясно обозначаться победа в Польше и урожай Беренда был убран, ему в порыве героизма пришла мысль добровольно надеть серо-зеленый мундир. Но Эльза с помощью текстов из "Сельского вестника" убедила его, что долг каждого - оставаться на своем посту, будь то на фронте, на заводе или за плугом. Крестьянин Беренд остался за плугом.

Война принесла Штепутату много хлопот. Считать лошадей, доставлять призывные повестки. Партийный секретарь Краузе передал ему по телефону распоряжение полиции, запрещающее танцы и развлечения во время войны. Так что Штепутату пришлось еще и позаботиться о том, чтобы стрелковый праздник в йокенском трактире прошел в достойных рамках. Никаких танцев, все серьезно, торжественно, сдержанно. Начальник штурмовиков Нойман осведомился о мерах противовоздушной обороны в Йокенен. Сказал, что приедет проверить. Потом первые признаки: продовольственные карточки, желтые карточки на одежду, правительственные карточки на мыло. В борьбу с бумажным потоком приходилось подключать даже Марту.

Эти досадные формальности были поначалу единственным последствием войны в Йокенен. Не слышно было канонады со стороны Найденбурга и Ортельсбурга, как тогда в августе четырнадцатого. Герман напрасно дожидался проходящих солдат. Где же она, эта война? Вот и настоящая война, а скучнее, чем маневры синих против красных в лесном болоте. Пришел попрощаться камергер Микотайт. Его, как фельдфебеля запаса, забирают в Штаблак. В день, когда в войну вступила Англия, к Штепутату приехал через выгон верхом сам майор и на все корки ругал дилетанта из Браунау, который-таки опять навязал Германии войну на два фронта.

Однажды к бургомистру пришла от автобусной остановки посторонняя женщина с двумя маленькими детьми. Это оказалась фрау Буш из Кенигсберга. Она была из семьи, у которых Карл Штепутат жил, когда еще смотрел пьесы Ведекинда, ходил на выставки и читал сомнительные книги. В отличие от невозмутимых йокенцев, женщина из Кенигсберга была в панике. Она боялась польских и английских воздушных налетов на Кенигсберг и от кого-то слышала, что над Пиллау уже летал английский разведчик. В деревне вроде Йокенен будет намного безопаснее. Штепутат, хотя и возразил, что Йокенен на добрых семьдесят километров ближе к польской границе, чем Кенигсберг, не сумел отослать мадам Буш обратно. Очень уж она боялась воздушных налетов.