Йога не работает. Удивительный секрет духовного пробуждения - [2]

Желая сохранить это состояние здоровья и благополучия как можно дольше, я установил для себя следующий режим:

1. Я ежедневно занимался хатха-йогой, тайцзи-цюань и совершал пробежки.

2. Моя диета состояла из свежих фруктов, йогурта и фруктовых соков.

3. Я дал себе зарок соблюдать половое воздержание столько, сколько сумею выдержать.

Работа продвигалась успешно, и никакие проблемы или препятствия не омрачали моего ощущения умиротворенности и самообладания. Однако вскоре я уже был готов лезть на стену от сексуальной неудовлетворенности, хотя почему-то продолжал упорствовать в воздержании. Так прошел почти весь июнь.

И вот 21 июня я проснулся среди ночи. Я не представлял, который может быть час, поскольку в летние месяцы в Канаде светло и по ночам. Должно быть, что-то меня потревожило, поскольку обычно я сплю всю ночь напролет, не просыпаясь. Какое-то мгновение я лежал неподвижно на грани сна, чутко вслушиваясь в безмолвие, пока мое внимание не привлекло странное ощущение в основании позвоночника.

Первой мыслью было подозрение, что мое тело каким-то образом замыслило обойти данный мною обет целомудрия; но то, что начиналось как назревающий сексуальный оргазм, внезапно приняло совершенно иное направление. Качество и интенсивность последовавших ощущений не были похожи ни на что из того, что я когда-либо испытывал или воображал, — мощный порыв чистой энергии внезапно устремился вверх по моему позвоночнику (заставив спину и шею выгнуться крутой дугой) и взорвался дождем ослепительного света в темени.

Я был оглушен. Но не успел я прийти в себя, как вверх рванулся следующий поток, а потом еще, и еще один, подобно волнам, что обрушиваются на морской берег. Я был похож на марионетку в руках безумного кукольника: падал навзничь, а потом, без всякого волевого импульса с моей стороны, садился на постели или извивался из стороны в сторону. Каждый поток энергии по-своему выламывал мое тело, заставляя его принимать все новые экстравагантные позы. Мой язык прилип к верхнему нёбу, диафрагму свело спазмом, и я, задыхаясь, стал хватать ртом воздух.

Я был так же не властен над собой, как эпилептик в момент припадка, и вполне мог бы перепугаться, если бы не всепроникающее ощущение благого присутствия — и, кроме того, возможно ли, чтобы такая острая эротическая чувственность несла в себе вред? Но какая неистовая сила! Мои мысли, когда я был способен хоть как-то думать, были отрывочными и бессвязными, и я помню, что в какой-то момент ясности сказал себе: «Пожалуйста, будь осторожен», ибо немного опасался, что нанесу себе травму.

Я раздвоился — с одной стороны, погруженный в ошеломительное ощущение глубинно-экстатического восторга, а с другой — наблюдающий все происходящее из своего рода парящей развоплощённой отстраненности.

Как это ни невероятно, посреди всего этого я ухитрился уснуть, но сном, не похожим ни на какой другой: пока я погружался в глубины дремы и вновь поднимался к поверхности сновидения, мой разум сохранял абсолютное и блаженное осознание. То было не тусклое осознание, нормальное для состояния бодрствования, но его более чистая форма, лишенная какого бы то ни было ощущения времени или пространства, в нем была неподвижность, неизменно омываемая искрящимся золотым светом.

Важно то, что приливы экстаза и неистового движения, казалось, прекращались в тот момент, когда я засыпал, а потом начинались снова, когда я просыпался в конце следующего цикла сна. Этот рисунок повторялся всю ночь. К утру я проснулся с дурной головой, измученный этим непонятным приступом, но сумел достаточно собраться с мыслями, чтобы встать, позавтракать и отправиться на работу.

Весь день мне было трудно сосредоточиться: блаженные волны энергии вдоль и поперек гуляли по моему телу, мышление требовало усилий и концентрации. Когда мое внимание рассеивалось пусть даже на мгновение, я начинал уплывать прочь — только для того, чтобы погрузиться в очередную волну экстаза. К счастью, рутинное взаимодействие с коллегами помогло мне до некоторой степени сохранять контроль.

Ночи и дни, которые последовали далее, были повторениями этой ночи и дня. И хотя я больше ни разу не переживал неистовства того первого эпизода, рисунок интенсивной психической активности и блаженной чувственности сохранялся день и ночь, без передышки. Я утратил чувство времени и самого себя, но, похоже, как-то продолжал процесс жизнедеятельности и каждый день являлся на службу, — возможно, даже исполнял свои обязанности. Во всяком случае, никто не жаловался.

В течение следующих нескольких недель в моменты ясности я пытался определить, что происходит. Я думал, что мой затянувшийся целибат каким-то образом спровоцировал некую причудливую цепную реакцию. Я также обратил внимание на странные изменения в моих отношениях с другими живыми существами: было такое чувство, что я могу читать в их душах и понимаю, о чем они думают и что чувствуют. Даже маленький песец, который обычно рычал на меня, когда мы встречались на ведущей в город тропе, сделался теперь моим приятелем, и между нами завязалось общение, которое я прежде счел бы невозможным.