Языки Пао. (Роман) - [29]

Фельдшер прервал его, подняв руку: «Боюсь, что возникли осложнения. По всей видимости, вы все-таки не отец ребенка».

У Берана все внутри похолодело: «Какого рода осложнения?»

Фельдшер отступил в лабораторию, закрывая дверь: «Вам лучше вернуться в общежитие. Ждать больше незачем».

В лаборатории Гитану Нецко подвергли регулярному обследованию; кроме того, у нее взяли пробу крови для анализа. Затем ее положили, лицом к потолку, на выдвижную койку массивного аппарата. Койка переместилась внутрь аппарата; электромагнитные поля подавили биотоки мозга, и девушка перестала что-либо ощущать. Почти невидимая игла микроскопического диаметра погрузилась в ее брюшную полость и извлекла несколько эмбриональных клеток.

Аппарат выключился — к Гитане вернулось сознание. Ее отвели в соседнее помещение, усадили в кресло и попросили подождать; тем временем вычислительная машина анализировала и классифицировала генетическую структуру зародышевых клеток.

На экране появился отчет: «Плод мужского пола, нормальный во всех отношениях. Ожидается развитие ребенка категории АА». В отчете были указаны также генетические индексы матери и отца.

Оператор, глядевший на экран без особого интереса, встрепенулся и присмотрелся, заметив отцовский индекс. Он подозвал другого врача, они понимающе усмехнулись; гинеколог набрал код на клавиатуре видеофона.

Послышался голос лорда Палафокса: «Паонезская девушка? Покажите мне ее лицо... Да, я ее помню. Я осеменил ее перед тем, как передал подопечному. Вы уверены в том, что это мой ребенок?»

«Совершенно уверены, лорд Палафокс. Мы хорошо знакомы с вашим индексом».

«Что ж, я отвезу ее к себе в дортуар».

Палафокс явился уже через несколько минут. Он чопорно поклонился Гитане Нецко, испуганно смотревшей на него широко открытыми глазами.

«Судя по всему, ты беременна моим ребенком, мужского пола и высшей категории — превосходный результат! — похвалил ее Палафокс. — Теперь я отвезу тебя в свою палату для ожидающих матерей — там о тебе позаботятся».

Гитана недоуменно моргнула: «У меня в животе — ваш ребенок?»

«Это подтверждено анализом, — кивнул раскольник. — Если все будет хорошо, ты заслужишь премиальные. Уверяю тебя, ты не сможешь обвинить меня в скупости».

Гитана вскочила на ноги, ее глаза пылали: «Это чудовищно! Я не позволю жить твоему ублюдку!»

Бешено распахнув дверь, она пронеслась через лабораторию, раздвинула еще одну дверь и выскочила в коридор. Палафокс и фельдшер поспешили за ней.

Не разбирая пути, Гитана со всех ног пробежала мимо выхода в приемную, где ее ждал Беран, и оказалась в конце коридора — здесь ей пришлось остановиться на площадке перед напоминающей гигантский позвоночник опорой лифта, перевозившего персонал на верхние и нижние ярусы клиники.

Девушка обернулась — ее лицо исказилось гримасой ненависти. Сухопарая фигура Палафокса была уже в нескольких шагах. «Стой! — страстно кричал старый раскольник. — В тебе мой сын!»

Гитана не ответила; отвернувшись, она смотрела вниз, в шахту лифта. Закрыв глаза, она выдохнула и подалась вперед. Все ниже и ниже падало ее бесчувственное тело, ударяясь о перекладины опоры и кувыркаясь в воздухе; Палафокс остановился у края площадки и с изумлением смотрел вниз. Наконец скорченный маленький силуэт застыл на дне шахты — вокруг него расползалось пятно крови.

Фельдшеры погрузили ее на носилки, но ребенок был мертв — Палафокс с отвращением удалился.

Несмотря на тяжелые травмы, девушка еще дышала — но она твердо решила умереть, и все ухищрения бесподобной медицины Раскола не смогли вернуть ее к жизни.

На следующий день Беран вернулся в клинику. Ему сообщили, что отцом ребенка был лорд Палафокс и что, будучи уведомлена об этом, девушка вернулась в дортуар наставника, чтобы со временем получить премию за рождение сына. Фактические обстоятельства строго умалчивались — согласно представлениям, существовавшим в Раскольном институте, ничто не могло серьезнее подорвать престиж мужчины или сделать его более смехотворным в глазах конкурентов, чем трагический эпизод такого рода. Подумать только: женщина предпочла самоубийство перспективе стать матерью его сына!

Целую неделю Беран то сидел у себя в комнатушке, обхватив голову руками, то бесцельно бродил по улицам, пока не промерзал до костей. Подсознательно, как в глубоком сне, ноги приводили его обратно в общежитие.

Никогда еще жизнь не представлялась ему столь мрачной и пустынной.

В какой-то момент оцепенение и отупение сменились злобным ожесточением. Беран с головой окунулся в учебу, набивая голову знаниями, как изоляцией, ограждавшей его от мучительной скорби.

Прошло два года. Беран вырос на пару вершков; лицо его стало угловатым, аскетически костлявым. Воспоминание о Гитане Нецко превратилось в подобие безнадежной мечты.

Тем временем произошли два странных события, с точки зрения Берана не поддававшихся объяснению. Однажды он встретился с Палафоксом в коридоре Института, и Палафокс бросил на него настолько ледяной взгляд, что Беран недоуменно застыл на месте. Потерю понес он, а не Палафокс — чем, в таком случае, была вызвана враждебность наставника?