Язык современных СМИ. Средства речевой агрессии - [56]
Он сходит на берег, а там его уже ждет прибывший на «Боинге» из отечества публичный дом или что-то в этом роде – мюзик-холл, женский ансамбль музыкальных инструментов, не важно, как называется (М. Панин. Камикадзе // Звезда. 2002); Что это вы вздумали на работу с синяками являться? У нас тут не публичный дом! (Т. Устинова. Подруга особого назначения); — Не надо делать из армии публичный дом! (Известия. 03.06.2002)[31].
Появление данного прецедентного выражения в рассматриваемой статье из «Московского комсомольца» и, следовательно, апелляция к вполне определенной прецедентной ситуации никак не мотивированы содержанием текста, где анализируются результаты многочисленных экспертиз останков убитых людей. Очевидно, автор хотел представить читателям каламбур на базе суждения: трагедия царского дома Романовых подвергается публичному обсуждению. Однако каламбур этот крайне неудачен и даже оскорбителен для памяти тех, о ком идет речь в статье.
Основная цель «заголовочного» цитирования в сегодняшних журналах и газетах – это ироничность, насмешка, ерничание: «…для авторов совсем не важно, что «заголовочный» тезис не отражает сути текста, а порой и опровергается в нем. Существенно лишь то, что он выразительный, интригующий, а потому успешно "продает' газету <…> При этом базой для ироничного цитирования становятся культурно-исторические интертекстемы, которые по морально-нравственным критериям не должны подвергаться осмеянию или создавать контекст, не соответствующий сути информации. На наш взгляд, одинаково кощунственны заголовки Деним победы (статья о тенденциях джинсовой моды) и Спецназ по осени считают (о потерях частей спецназа в Чечне)» [Шаталова 2009: 588–589; выделено нами. – Авт.].
Исследователи феномена интертекстуальности в языке СМИ с сожалением отмечают, что для «иронизации» текста журналистами эксплуатируется более примитивная часть прецедентных текстов, связанная с массовой культурой, рекламой, бытовым общением:
Учебник выпущен в мини-формате, чтобы дядькам в пиджаках удобнее было лезть за словом в карман (Комсомольская правда. 03–10.09.2009); Лолите снова замуж невтерпеж (Мир новостей. 10.11. 2009); Вот когда образовалась эта «сладкая парочка», которая позднее, перед выборами в Думу в 1999 году, внесла смертельный раскол в аграрное движение (Завтра. 20.06. 2003)[32].
В качестве прецедентных высказываний современные СМИ свободно используют фразеологические выражения из арго и просторечия:
Замглавы Минприроды лично повел в атаку на подмосковные коттеджи армаду бульдозеров. Вооруженные плакатами защитники атаку отбили. Думают, век им теперь Митволя не видать? (Комсомольская правда. 4—10.03.2005); Плевать на всех с высокой хвои; В Третьяковке снесло крышу (прим. из: Шаталова 2009: 589).
Интертекстуальность языка современных СМИ имеет еще одну особенность, которая, как нам кажется, также связана с понятием речевой агрессии. Цитируемые журналистами прецедентные тексты позволяют исследователям реконструировать образ адресата – читателя, который должен угадать и интерпретировать цитату. Отмечено, что «журналисты настроены на диалог не с любым русским интеллигентом, а именно с постсоветским, чей менталитет характеризуется не только знанием классической литературы и английского языка, но и активным приятием нового, современного, нередко – в ущерб традиционным ценностям» [Басовская 2003: 58]. В связи с этим, как полагают исследователи языка, журналисты так трансформируют смысл прецедентного текста, что он изменяется на противоположный: Бедность – порок (ср.: Бедность – не порок); Хлебом единым (ср.: Не хлебом единым жив человек); И в деньгах счастье (ср.: Не в деньгах счастье) [прим. из: Шаталова 2009: 590]. Такое «балагурство» граничит с цинизмом, поскольку вольно или невольно разрушает те нравственные понятия, которые составляют основу традиционного русского менталитета.
1. Чем различаются лингвистические понятия «текст» и «дискурс»?
2. Как вы понимаете смысл выражения «массово-информационный дискурс»?
3. Почему приемы языковой демагогии, ирония, интертекстуальность отнесены к дискурсивным факторам агрессивности речи?
4. Что такое языковая демагогия?
5. Проанализируйте следующий пример из книги В.З. Санникова и докажите факт агрессивно окрашенной языковой демагогии:
«Сотрудница Института русского языка АН СССР, побывавшая в 60-х годах в Англии, писала в институтской стенгазете о своих впечатлениях: «Магазины задыхаются от изобилия товаров, ибо покупательная способность населения очень низка»» (В.З. Санников. Язык в зеркале языковой игры. – М., 2002 – С. 423).
6. Проанализируйте содержание понятий «ирония», «сарказм», «сатира», «юмор» с точки зрения их связи с речевой агрессией:
Ирония – 1. «Выражающее насмешку или лукавство иносказание, когда слово или высказывание обретают в контексте речи значение, противоположное буквальному смыслу или отрицающее его, ставящее под сомнение» [ЛитЭС: 132]; 2. «…вид комического, в котором критическое отношение к объекту осмеяния носит осуждающий характер и выражается в несколько завуалированном виде» [КРР: 227].
В учебном пособии характеризуются основные тенденции в современном русском словообразовании, которые находят отражение в медийном словотворчестве начала XXI в. (тенденции к интернационализации и демократизации), описываются механизмы экспрессивизации медийного текста в рамках словотворчества журналистов, характеризуются словообразовательные средства создания экспрессивности, языковой игры, оценочности, включая речевую агрессию, в заголовках и текстах современных российских СМИ. Пособие содержит обширный иллюстративный материал из медийных источников последних лет; включает вопросы и задания к каждой главе.
Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.
Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.
Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.
Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.
Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».
Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.