Язык современных СМИ. Средства речевой агрессии - [17]
Инвективная лексика часто фигурирует на страницах газет в цитатах, в прямой речи людей, о которых пишет или у которых берет интервью журналист (это представители спорта, шоу-бизнеса, культуры и искусства), в письмах читателей, возмущенных (и совершенно справедливо) определенными обстоятельствами и фактами нашей жизни:
О тренерах. Я ведь тоже тренером стала. И вот они, мои новые коллеги, стали мне говорить: дескать, ты постояла на пьедестале и хватит, давай теперь вместе с нами дерьмо хлебать (из интервью с И. Родниной // Российская газета. 15.06.2007); Мрачный Нагиев предлагает залу обсудить ситуацию. Молодежь дает советы. «Мужик, у тебя на жену уже не стоит. Иди к любовнице». «Любовнице нужно только трахаться. Оставайся с женой» (Комсомольская правда. 28.06–23.05.2007); Говорят, узнав о таком успехе Данилко, один известный поп-авторитет буквально рвал на себе волосы, называя Сердючку «хохляцкой мордой» (Аргументы и факты. 2007. № 30); Я часто вижусь с Данилко, поскольку мы пишем книгу, и знаю, что он зае…ся от этого «мы точно слышали „Раша, гудбай“. <…> Абсолютно аполитичный Данилко, на хер ему эти проблемы с Россией. На кой хер петь ему 'Раша, гудбай" (из интервью с «фабрикантом» А. Семеновым // Новое дело. 31.05–06.06.2007); – Скоро увидит свет твоя новая книга о любви. Кому из твоих многочисленных женщин она посвящена? – Посвящение: «Если бы не моя навязчивая любовь к этой красивого мрази, развалившего меня и наши отношения запертой дверью туалета, то я бы никогда не написал эту книгу. Я тебя ненавижу, сука. И посвящаю ее тебе (из интервью с «фабрикантом А. Семеновым //Новое дело. 31.05–06.06.2007); Я бы любой группе, которая чувствует, что ей западло включаться в эту крысиную гонку фабричных уродцев, посоветовал заниматься звукозаписью (из интервью с А. Троицким // Свой взгляд. 23.05.2007); Профессию, конечно, я освоила на ноль целых хрен десятых. Те, с кем я общаюсь, меня уже изучили, такую засранку (из интервью с С. Сургановой // Свой взгляд. 04.04. 2007): Недавно стоял на трамвайной остановке, мимо тащились пьяные подростки. Двое транспортировали третьего. Тот сопротивлялся наваливающемуся миру снов, шевелил незатопленным кусочком мозга, волочился йогами, а мозг подавал какие-то там загадочные сигналы, и несомый человек с температурой тела в 40 градусов (горькая, холодная, неочищенная) открывал рот, чтобы выкрикнуть: «А ну-ка! Давай-ка! У. вай отсюда! Россия для русских» (Город и горожане. 23–29.04.2007); Наутро после церемонии награждения один очень народный и популярный кинематографист поздравил екатеринбургскую актрису Яну Троянову, получившую награду за лучшую женскую роль в фильме «Волчок»: «Ну что, шалава, празднуешь?» (Новая газета. 19.06.2009).
Прямая речь в тексте СМИ является важным средством как смыслообразования, так и речевой характеристики героя публикации, а также «духа времени». Лексика, подобная той, которая выделена в приведенных нами примерах, правдиво передает стилистику современного устного общения – тенденцию не только к раскрепощенности речи, но и ее огрублению, «заметной утрате <…> возвышенно-стилистических качеств» [Валгина 2001: 122]. Однако употребительность в устной речи, в том числе и в диалоге с журналистом, не снимает с подобных слов окраски непристойности и крайней грубости. Подготовка интервью к публикации должна ставить журналиста перед проблемой «соотношения этического и неэтического», поскольку «свобода слова журналиста в цивилизованном обществе должна осуществляться на этической основе» [Сковородников, Копнина 2004: 304]. Думается, руководителям изданий и самим журналистам следовало бы более строго подходить к отбору речевого материала, во всяком случае использовать право на редактирование текста, с тем чтобы адаптировать его к письменной, публичной форме изложения, чтобы употребление сниженной лексики, привнося в текст необходимую по авторскому замыслу тональность, не делало его оскорбительно грубым, циничным.
По мнению ученых, «сам факт использования нецензурного слова в публичной речи противоречит любой идее стилистической упорядоченности, поскольку грубо нарушает правила речевой коммуникации. Использование нецензурного текста как инвективы в печатной газетной речи неприемлемо по определению, так как противоречит функциональному назначению печатного издания. Использование этой группы слов во вторичных функциях[11] также неприемлемо, так как нарушает этические нормы речевого поведения, национальные традиции речевого поведения, ведет общество к саморазрушению» [Коньков 2006: 115–116]. B.C. Коньков справедливо видит особую опасность в том, что «текст, содержащий обсценную лексику, в остальном может полностью соответствовать нормам русского литературного языка, отличаться ярким индивидуальным стилем, быть остроумным и содержательным. Создается речевая атмосфера, в которой обществу навязывается попытка реабилитации обсценной лексики, внедрения ее в повседневный речевой обиход» [Коньков 2006: 116]. Однако, какими бы достоинствами ни обладал текст, «черное» остается «черным». Публичное, «разрешенное» употребление запретной лексики неизбежно влечет за собой разрушение общественной нравственности. По словам О.Б. Сиротининой, «даже в качестве «лекарства от стресса» наличие в речи обсценизмов не только огрубляет речь, делает ее непристойной, такая лексика в сознании людей, если все запреты на ее употребление сняты, перестает считаться табуированной, что имеет следствием стресс у адресатов брани и наблюдателей, оскорбляет их, усиливает агрессивность общества» [Сиротинина 2009: 10].
