Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939) - [21]

Московская латынь

В СССР предстоит введение латинского шрифта.

«Латынь из моды вышла ныне», —

Так некогда сказал поэт,

Но в этом больше смысла нет,

Раз, по прошествии ста лет,

В России пишут по-латыни,

По предписанию чеки,

Середняки и кулаки.

Согласно воле Главнауки,

В России умерли «аз» – «буки».

А также «веди» и «глагол».

Чтоб не трудился комсомол,

Да при наличьи комсомола

Теперь уже не до глагола

Тому, кто, как известно всем,

Уже давно и глух и нем.

И всем на свете недоволен,

И недвижим, и безглаголен.

Но что за ширь, но что за взлет!

И кто осмыслит, кто поймет

Рисунок этот прихотливый

И сказочные перспективы

Тех государственных забот,

Что власть советов наполняет,

И от которых весь народ

Действительно обалдевает,

Но все же движется вперед,

И, становясь в хвост за селедкой

Иль за восьмушкой макарон,

Вполне признательно и кротко

Язык Тацита учит он,

Как признанный первоисточник

Всех умных и серьезных книг,

Либо, вперяя глаз в подстрочник,

Он по-латыни славит ЦИК.

И, рассудив в огне и в буре,

Всех откровений весь венец

Кричит совдепу: «Моритури

Тебе салютант» и конец!

И в самом деле, что творится!..

Обалдевает голова,

И это ясно, что едва

Другая сыщется столица,

Как эта красная Москва! —

Где были снежные сугробы,

Где были мрачные леса,

Там нынче всюду небоскребы

Вонзают крыши в небеса,

И государство взором метким

Спешит культуру насадить

И всех, в порядке пятилетки,

И обогреть, и накормить!..

Грохочет жизнь, взлетают лифты,

Вздымая хлебные мешки,

И правильным латинским шрифтом

Посланья пишут мужики.

И даже будучи в подвале,

И, несмотря на свой удел,

«В конце письма поставят “вале”»

Пред тем, как выйти на расстрел!..

И даже в глубине деревни

Белогвардеец и кулак,

Презрев старорежимный мрак,

Как римлянин какой-то древний,

Выводит вместо трех крестов

Латинских звонких пару строф!..

И не при тлеющей лучине,

Подруге темных царских дней,

А при «Филлипсе»[22] в сто свечей

Мужик с мужичкой по-латыни

Благонадежности своей,

Сопя, вдвоем строчат анкету,

Но с тяжкой думой на челе,

Чтобы узнали там, в Кремле,

Что хлеба все-таки ведь нету

И что не народится хлеб,

Пока не пропадет Совдеп!..

И изречением крылатым

Латинский завершив язык,

Они вполне российским матом

В душе обложат красный ЦИК…

И слов игры их не измерить,

И можно лишь одно сказать,

Что Русь аршином не измерить,

И по-латыни не понять!..

(Сегодня. 1930. 12 янв.)

Такая ироническо-скептическая оценка возможной латинизации русского языка в стихотворении сопровождается апелляцией и к историческим фактам, и к традиционным образам русской крестьянской Руси-России, и к просторечным и даже бранным формам (ученая латынь ↔ русский мат как антипод латинского – языка учености), и к литературным ассоциациям, реминисценциям (ср. тютчевское «Умом Россию не понять…»), и к текущей ситуации в большевистской стране (пятилетки как новый способ планового хозяйственно-политического управления страной). Орфографические новшества, активно обсуждаемые в советской России, казались эмигрантам всё более и более абсурдными, вздорными и нелепыми и все более отдаляли эмигрантов от советской культуры, интеллектуального поля и складывавшейся, формировавшейся языковой практики.

Выводы

1. Эмигрантские газеты в целом характеризует достаточно высокое качество орфографии и пунктуации. Журналисты, издатели, писатели, участвовавшие в издании газет, старательно придерживались орфографических правил и следили за их соблюдением.

2. Орфография представляет собой не просто застывшую, закосневшую систему, но динамический компромисс. Это свод правил, установленных в социуме на данный момент времени и представляющих симбиоз стихийного и рационального, естественного и искусственного [Голев 2004: 46–62]. Именно поэтому рассмотрение некоторых «стихийных» и «рациональных» начал в орфографическо-пунктуационной системе публицистических текстов, реагировавших на социальную динамику и языковые инновации и отражавших это на страницах газет, позволяет сделать некоторые выводы о процессах, протекающих вне систематичной нормализаторскоко-дификационной деятельности в советской прессе.

3. Нахождение эмигрантов в иноязычном окружении не прошло бесследно для написания гласных букв в заимствованных словах: их орфография, несомненно, ориентируется чаще на фонетический (фонематический) принцип, чем на орфоэпический.

4. Значительно усилилась ориентация на исконные (прототипические) написания иноязычных слов с двойными согласными, причем произошла субституция даже в старых заимствованиях, давно освоенных и усвоенных русским языком и нормативной орфографией. Наиболее мощное влияние оказывал немецкий язык.

5. В сфере пунктуационных особенностей эмигрантских газет отметим значительное возрастание роли кавычек в модально-прагматической функции, что связано в первую очередь с большим количеством понятий (в основном – советских), активно используемых во всех без исключения изданиях русскоязычной прессы и пейоративно оцениваемых в большинстве из них.

6. Использование графических средств в эмигрантской прессе значительно варьируется: большинство «левых» и демократических изданий практически не используют выделение слов при помощи заглавных букв, напротив – монархические, народно-патриотические газеты охотно прибегают к такому выделению ключевых понятий (с их идейно-политических позиций).