Язык мой - друг мой. От Хрущева до Горбачева... - [40]
Потом они стали вспоминать о своей мимолетной встрече в 1959 году. Кеннеди сказал:
— С тех пор я, кажется, постарел.
Хрущев улыбнулся и ответил:
— Так всегда бывает, молодой человек хочет казаться постарше, вроде как и помудрее, ну а человеку пожилому всегда хочется выглядеть помоложе. У меня то же самое было, когда я был юношей.
В таком ключе шла у них беседа.
Все перипетии тех переговоров изложены довольно подробно в мемуарной и политической литературе. Я же излагаю собственные впечатления. Хрущев напирал на необходимость встреч на высшем уровне, выдвигал свой любимый тезис: «Если мы с вами не договоримся, то как можно ожидать, что договорятся наши подчиненные». Как я уже отмечал, это был конек Хрущева. Он вообще был импульсивным человеком, говорил ярко, искренно, иногда пускался в длинные рассуждения. Кеннеди выглядел на фоне Хрущева более четким, корректным.
Спустя некоторое время шеф американского протокола напомнил, что наступает обеденный перерыв. Это был не просто обеденный перерыв, а один из запланированных официальных завтраков. В первый день — от имени президента США, в приемном зале американского посольства.
Объявили перерыв. Все перешли в соседний зал, где был накрыт стол. Там уже находились остальные участники переговоров с обеих сторон. Вначале, как это принято в американских домах, всех угостили коктейлями. Потом гости сели за стол. После завтрака — небольшой перерыв, и снова приступили к официальному разговору. Он продолжался еще часа два-три.
Хрущев все то время, что я его знал, не курил, а Кеннеди, как известно, любил выкурить сигару после обеда. Прошло часа два после перерыва, смотрю, Кеннеди начал ерзать в своем специальном кресле. Я знал, что у него периодически болит спина. Надо сказать, что в один из перерывов мы с Александром Акаловским, американским переводчиком Кеннеди, как люди курящие, договорились — если уж будет невмоготу, то закурим и в присутствии лидеров. Хрущев никогда не возражал, если рядом с ним курили. Пепельница на столе была, и в начале беседы мы с Акаловским выложили на стол свои пачки сигарет, но к самим сигаретам не притрагивались. Вдруг Кеннеди, обратившись к Акаловскому, попросил у него сигарету. Затем спросил Хрущева, не возражает ли тот, если он закурит. Никита Сергеевич, естественно, не был против. Тут мы с Александром тоже взяли по сигарете и закурили. Потом Кеннеди еще несколько раз стрелял сигареты у Акаловского.
Таким был первый день переговоров. Диалог лидеров был ровным, уважительным. Говорили о праве народов на самоопределение, о колониальной политике. К чести Хрущева скажу, что он держался дружелюбно. Подробно, как всегда, разъяснял Кеннеди свою точку зрения: так же как феодализм неизбежно заменил собой рабовладельческий строй, благодаря незыблемым законам общественного развития, а капитализм пришел на смену феодализму, так и социализм придет на смену капитализму. Кеннеди возражал, говорил о свободе выбора.
— А что если, к примеру, в Польше, — спросил он, — в результате свободных выборов к власти придет какая-то другая партия, а не ПОРП?
Хрущев в ответ доказывал, что такого никогда быть не может. Теодор Соренсен, ближайший помощник Кеннеди, в своих мемуарах пишет, как велико было искушение президента возразить Хрущеву, приведя в качестве примера события в Венгрии, но он все-таки решил этого не делать.
Вечером, гуляя по саду вокруг резиденции советского посла в сопровождении своих помощников, Хрущев начал пересказывать содержание беседы с Кеннеди, делиться впечатлениями. В какой-то момент он обратился ко мне:
— Я понимаю, если ты сейчас будешь делать запись; то завтра на переговорах просто заснешь. Так что сделаешь ее по возращении в Москву.
Наконец Хрущев закончил свой рассказ, и я с недоумением услышал его итоговое мнение о Кеннеди. Он сказал:
— Да, если сейчас у американцев такой президент, то мне жаль американский народ.
Я с этим согласиться, конечно, не мог. К тому времени я успел поучаствовать во многих переговорах и повидал немало государственных деятелей. Кеннеди произвел на меня очень хорошее впечатление, хотя я обратил внимание на то, что при встрече с Хрущевым он был несколько напряжен. Может быть, он чувствовал, что находится в обществе человека значительно более опытного. Но я ни разу не заметил, чтобы Кеннеди не мог сразу найти достойный ответ на то или иное высказывание Хрущева. В общем, мне показалось, что американский народ вовсе не вызывает жалости в связи со сделанным им выбором.
Отличительной чертой Джона Кеннеди я бы назвал его несравненное обаяние. В нем всегда чувствовалось отменное воспитание. В США не любят слова «аристократ». Там есть старые, славные семьи, которые, переехав в Новый Свет, и сделали из Америки то, чем она стала. Кеннеди — отпрыск одной из таких семей. Даже его одежда отличалась особым стилем — он носил однобортные пиджаки на двух пуговицах и, не следуя тенденциям классической моды, застегивал их на обе. Из-за ранения, часто его беспокоившего, он немного сутулился, и пиджак на нем слегка обвисал, но это придавало ему какую-то особую элегантность. Раскованная манера держаться также шла Кеннеди.
