Язык, который ненавидит - [50]

— А штрафы не применяете? — поинтересовался Балкин.

— Штрафуем! — отозвались бригадиры хором. — Бригада на уменьшенном питании, как злостно невыполняющая нормы. А толку нет. Хахаля сами недоедают, а притащат своим марухам пайку-другую.

— Понятно! — бодро сказал Балкин. — Ситуация нелегкая. Ничего, как-нибудь перебедуем. Теперь попрошу вас пробежаться со мной по рабочим точкам.

На участке работало около ста женщин. При виде нового начальника, окруженного бригадирами, они торопливо хватались за лопаты, кирки и носилки. Но Балкин наметанным глазом строителя легко определил, что усердие показное. Уже один вид ржавого инструмента свидетельствовал, что пользуются им без особого старания.

— Нелегкая ситуация! — повторил Балкин еще веселее и повернулся к бригадирам. — Где тут у вас парк культуры и отдыха со спальными местами для влюбленных?

Его провели по склону горы — на вершине ее шло строительство рудника и находился балкинский десятый участок. Склон был густо прикрыт карликовой ольхой и рахитичными березками. Далеко внизу, вдоль ручья, тянулись проволочные заборы, отделявшие производственную зону от остального мира. Горный лесок казался пустым, только на некоторых кустиках позвякивали тундровые синички.

— Это самое! — хмуро сказали Балкину бригадиры. — Прячутся здесь, подлюги!

Неплохое местечко! — одобрил Балкин. — В солнечную погоду загорать можно!

— Или мы ее, или она нас! — повторил один из бригадиров. — Столько зла от любви, просто не поверишь!

Пока они разговаривали, осматривая гору, в воздухе потемнело и над строительными участками рудника вспыхнули прожекторы. У конторы гулко ударили в подвешенный рельс — дневная смена закончила работу.

И тотчас же мертвый лес ожил. Из кустов, из-под березок, из лощинок выползали парни в бушлатах и телогрейках, с котелками в руках, с буханками подмышками. А навстречу им с вершины посыпались кричащие, визжащие и хохочущие женщины. В общий гам ворвались пронзительные голоса неизвестно откуда возникших комендантов, с усердием разгонявших парочки. Теперь вся гора гремела, ругалась и целовалась, и ликовала. Потом прогудели новые удары по рельсу — приказ строиться в колонны к разводу. Неистовые голоса комендантов стали покрывать прочие звуки. Женщины пробегали мимо Балкина с дарами возлюбленных, сверкая на него веселыми глазами.

— Начальничек! — кричали они задорно. — Чего бельмы вылупил? Завидки не берут?

— Как вам это нравится? — безнадежно сказали бригадиры, когда все опять стихло. — Попробуй в этих немыслимых условиях выгнать запланированную производительность…

— А высокая производительность есть решающее условие победы нашего общественного строя, — насмешливо пробормотал Балкин. И добавил решительно: — Считаю, что вами допущен коренной ляпсус в толковании высочайших философских категорий бытия, и именно от этого проистекают производственные беды. Покорить природу можно, лишь покоряясь ей!

И, громко расхохотавшись — к большому смущению бригадиров — Балкин торжественно провозгласил в качестве директивы к действию удивительную формулу повышения выработки на участке: «Основой производства сделаем любовь!»

На следующий день, после полудня, Балкин отправился опять — уже один на склон горы. Он переходил от кусточка к кусточку, вскоре наткнулся на паренька, пристроившегося под березкой. Тот мирно спал, положив голову на свежую буханку хлеба — чтобы услышать, когда ее будут утаскивать. Балкин потолкал его ногой, и паренек испуганно вскочил. Приняв Балкина за нового коменданта, он сгоряча хотел драпануть, но Балкин остановил его.

— Дело есть, нужно побеседовать, — сказал он. — Зови всех прибывших своячков на производственное совещание по вопросу любви. — И заметив, что паренек колеблется, поспешно добавил: — Я серьезно, чудак! Ищите меня вон под теми кусточками, там коменданты не помешают.

Около него собралось шестеро хахалей — здоровые парни, типичные лагерные лбы.

— Плохо, ребята, — вздохнул Балкин, убедившись, что, по случаю раннего времени, основной актив не собрался. — Производственная программа срывается из-за ваших встреч. Есть решение — усилить охрану. Еще комендантов нагонят. Кого поймают, потащут в штрафной изолятор.

Лбы дружно забушевали:

— Сволочь! Падло! Гадюка! Твое что-ли забираем! Иди, знаешь, куда!

А один пригрозил:

— Встретим вечером около барака, все припомним — жаловаться не придется!

Балкин сокрушенно развел руками.

— Да разве это я придумал, ребята? От меня самого требуют — выполняй программу! Кому охота новый срок зарабатывать? Войдите в мое положение.

Ему кричали еще яростней:

— А ты входишь в положение? На десять минуток не отпускаешь баб с объекта. Словечком не перемолвишься. Одно знаете, гады, — работай, работай! От работы кони дохнут, а это же женщина. Что она может?

Балкин снова вздохнул.

— Вот-вот, и я это говорю — не справляются ваши девчата с нормами. И сосредоточиться не могут, все о вас думают. Вам бы помочь им, пожалеть бедных, а вы еще усугубляете. Не сочувствуете своим марухам.

Озадаченные лбы стали защищаться.

— Почему не сочувствуем? Очень даже сочувствуем. Помогаем, сколько можем.