Языческий алтарь - [24]

Рамкой для этой картины страсти, раз рамка так необходима, я сделаю закуток на последнем этаже захудалой гостиницы, где Телония случайно нашла убежище раньше, когда только приехала в город. Ей было тогда семнадцать лет, за ее плечами было прошлое девчонки, терпевшей наказание за наказанием, личико у нее было фарфоровое, а за душой – иллюзии, которые мужчины поспешили развеять. Туда, словно желая опять обрести утраченные надежды, она и привела любовника, тем более, что этот отель не пропах проституцией. Номер узкий, уродливый, темный, со свисающими со стен лохмотьями обоев. Оконце выходит на отвратительный двор, но при особенном старании в него можно рассмотреть реку вдали. Все это вздор, у Нарцисса все равно не было времени прижиматься к окну лбом. Лежа в большой постели рядом с Телонией или на ней, если представлялась такая возможность, он никак не мог оторваться от ее лица, рук, бедер, колен, открывая их снова и снова и множа, как члены божества. И каждое мгновение он изобретал все новые причины, чтобы на нее наброситься. Потом наступало время отрешенности, остановка, пауза в счастье: несколько минут одиночества, когда оторвавшиеся друг от друга тела все равно помнили о недавнем своем дружном трепете и помимо воли снова тянулись друг к другу.

А она, возлюбленная, которую я поостерегусь описывать, что думала она об этом Нарциссе, который не выпускал ее из объятий, подавлял своими плечами и мышцами, раздевал ее донага, пожирал, называл именами цветов и зверей, часто мифологических? В ужасе наблюдала она, как он вторгается в ее сумеречное существование, сметая все преграды, презирая трудности, не желая прислушиваться к голосу благоразумия, когда в нем вспыхивало желание. Лежа в паршивом номере, в тусклом свете, просачивающемся в окно, она мучительно пыталась понять, что за беспокойство ее гложет. Впервые в жизни она прижималась лицом к чьему-то плечу, впервые ее тело не повиновалось приказаниям, а уступало панике любви. Когда Нарцисс, изнуренный своими чувствами, засыпал, забросив на нее руку, подобно тому, как пират вонзает свой крюк в карту острова сокровищ, она души не чаяла в своем любовнике, немного хлопотном, зато возвращавшим ей невинность.

То есть гордыня. Спесь и восторг. Ослепление. Эйфория. И все же иногда у Телонии глаза без всякой причины оказываются на мокром месте: она сомневается в том, что на нее все это свалилось, не верит, подозревает ошибку. Может, это у нее от недостатка морфия или опия? Нет, я склонен думать, что с детства, изуродованного родительским пьянством, у нее осталось чувство позора, собственной гнусности, которое портит ей жизнь. Она твердит себе, что не заслуживает этой любви, что эта любовь явилась слишком поздно, что это заблуждение, жестокое недоразумение, которое не может хорошо кончиться.

В первую ночь, самую невероятную, скоротечную, словно висевшую в пустоте, она избегала разговоров о самой себе, довольствуясь односложной речью новобрачных, состоящей, главным образом, из вздохов и выкриков изнеможения. Нарциссу это пришлось по душе: он тоже до минимума сократил использование идиом и даже заменял слова поцелуями, откладывая объяснения на неопределенный срок. Но уже днем, примерно в полдень, когда любовники вместе очнулись, им не хватило лепета. Сначала она, словно играя, перечислила вещи, которые любит и предпочитает. Шелк. Рубины. Аквамарин. Каштановый цвет. Рыжую белку. Тысячелистник. Орхидеи. Тебя. Чарли Чаплина. Бал с танцами под аккордеон. Нарцисс, в свою очередь, пророчествовал, прибегая к множественному числу. Мы поедем в Коль-де-Варез, говорил он, будем гулять, поженимся, будем разводить лошадей и так далее, пока она не зажала ему ладонью рот из суеверия, напомнив, что особенно сильные желания не исполняются. Аргументу в виде ладони он уступил, начав ее покусывать; при всей своей проницательности он не подозревал, что всякое упоминание будущего вызывает у Телонии тревогу, так как она не может себе представить более счастливого грядущего, чем настоящее.

Кабачок

Всю вторую половину Дня моросил противный дождик. Оба не обращали на него ни малейшего внимания, пока не отправились ужинать. В силу обстоятельств на Телонии был тот же наряд, что в заведении Гортензии: короткое платьице на лямках и красные бархатные туфли, которые немедленно промокли. Нарцисс накинул ей на плечи свое пальто и брал ее на руки, преодолевая лужи. Естественно, что при этом они не могли обратить внимание на тень, следовавшую за ними на порядочном расстоянии. Это был отец Габриэль, чьи мучения оказались не напрасны; сам того не зная, он стал наводчиком для гораздо более опасного субъекта.

В трехстах метрах от гостиницы находился кабачок, куда любили захаживать речники, каждый вечер пировавшие там за общим столом. По будням там бывало довольно спокойно: несколько любителей домино, два-три рыбака, спящая собака, никаких женщин легкого поведения. Хозяйка, мадам Роз, отвела «влюбленных» на застекленную террасу, выходившую на реку. Дождь мешал разглядеть водный поток, но о скорости течения можно было догадаться по тому, как быстро проплыл мимо качающийся фонарь баржи.