Явления душевной жизни человека после его телесной смерти - [23]
В. Но зачем же силе этой оставаться при душе?… Какую обязанность исполняет она после смерти тела?…
Р. «Она продолжает составлять принадлежность души и. хотя несравненно тяжелее и грубее ее, а все же она не поддается земному зрению нашему. По переходе в новое свое состояние, душа ведь не сейчас же может освободиться от этой грубоватой частицы своей: каждая душа с собой захватывает долю земных своих свойств и стремлений, почему этой нервно-психической силой влечется, придерживается к покинутой земле. Души, еще очень земные, любят облекаться в нервно-психическую силу и посредством её придают себе некоторую материальность. При помощи только вещественной субстанции они могут сделатьсебявидимыми, слышимымидля обитателей земли. Посредством этой силы они производят и звуки в земной атмосфере».
Умирая, человекуженестрадает, потому что главные пункты соединения тела с душой порваны предсмертной болезнью; подергивания в лице и членах тела происходят вследствие стараниядухавыделитьсяиз своей земной скорлупы, которая при этом машинально содрогается, наподобие того, как вздрагивает и ежится отжившая шкурка червяка тогда, когда она стаскивается живою её содержимостью, готовящейся выскользнуть из этой уже омертвевшей оболочки, дававшейейобразчервяка, и, покинув которую, тот же субъект является в новой форме, в образе кокона, унесшего с собою «жизнь». С окончательным уходом из нее жизни, шкурка червяка перестает шевелиться, так как в движение приводило её то, что из нее вылупилось.
Превращение червяка в кокон, а затем кокон в бабочку, конечно, только слабоеподобиевеликойметаморфозы, превращающей земное существо в экс-земное, а все же это намек, служащий нам наглядным доказательством того, что, с переменой в оболочке индивидуальная жизнь не прекращается. Все живущее на земле проходит ряд превращений, из которых смерть есть высшая и последняя метаморфоза, совершающаяся в пределах земной области. Дальнейшие перемены продолжают совершаться в индивиде уже за гранью нам доступного и служат к большей и большей одухотворяем ости человека, получившего жизнь для достижения полного блаженства, но посредством собственных о том стараний на земле, при условии живой веры в Бога и Господа нашего Иисуса Христа, надежды на него и пламенной любви к нему и нашим ближним, а также при условии живого единения с православной церковью Христовою.
Итак, нормальный процесс превращения человека в экс-человека совершается безболезненно, но при насильственной смерти или при смерти от утопления, когда болезнь не подточила связи тела с душой, разрыв между ними, по крайней мере, в момент, предшествующий наступлению смерти, должен сопровождаться страшными муками, конечно, тела, а не души, так как душа физических болей испытывать не может.
События, совершающиеся в среде людей, не понимающих всего величия явления, особенно знаменательны, когда действующими орудиями являются маленькие дети, как, например, и следующий случай, происшедший в среде уже совсем безграмотных людей.
В 1892 году в числе нашей деревенской прислуги жила некая Анна Стузина, при которой находился её сын Коля, которому еще не было четырех лет. На Анне, молодой и здоровой крестьянке, лежала вся черная работа в доме, и жила она водном помещении с кухаркой, Макаровной, полюбившей Колю и всегда рассказывавшей мне о том, как он «не по годам смышлен». Из этих рассказов вытекало, что большеглазый, с пухлыми розовыми щечками Колюшка был преисполнен «житейскою мудростью» и, несмотря на свой нежный возраст, умел уже хитрить, льстить, когда это ему было нужно. Чтобы выманить сладкий кусочек, он, ласкаясь, шептал кухарке: «Макавна, я маму не люблю! Я люблю тебя!» И сердце бездетной Макаровны таяло, и перед мальчиком, очень склонным, вообще, к чрезмерной еде, являлась чашка с творогом или кусочек жареного мяса. То же самое проделывал Коля и с матерью: когда хотел у нее выманить что-либо, то целовал ее; уверяя, что «Макавна не холосая, а мама холосая», и что он ее, маму, одну только и любит.
Все это я рассказываю для характеристики Коли. Любуясь, бывало, на здорового, красивого ребенка, мне думалось: «Этот долго проживет! Такие дети не умирают – это комочек ходячей материи!» А на деле вышло, что Колюшка, проболев только одну неделю, в ту же осень перешел в иной, лучший мир. Сначала болезнь казалась не опасною, но Анна, не послушав моего совета, позволила сыну, скучавшему в постели, идти играть в кухню, где пол каменный и холодный, и наружная дверь беспрестанно оставалась неплотно затворенною, пропуская свежий воздух с улицы, и ребенок еще более простудился и окончательно слег, заболев горлом. За два дня до смерти своей Коля сказал своей матери: «Вон дуса, видись, мама!» – Где, сынок?… Какая душа? – спрашивает удивленная Анна. «А вон летает!… Она из насих – и я не боюсь!» – отвечает Коля и пальцем указывает к потолку.
