Явление хозяев - [7]

Первым делом Опилл представил судье Демохару и членам совета истца – как человека, умудренного годами и опытом, умеренной, честной жизни и безукоризненной добродетели. Он также выделил то обстоятельство, что Апроний Евтидем обладает значительными средствами, как в деньгах, так и в недвижимости, дабы прожить безбедно еще многие годы – да продлят их бессмертные боги! И только забота о благе сограждан побуждает его обратиться к почтенному собранию…

Почтенное собрание слушало с изрядным любопытством, ожидая, во что сие обращение выльется. Сам Евтидем выглядел разочарованным. Сальвидиену почему-то показалось, что они со своим адвокатом похожи друг на друга, почему – непонятно. Опилл был округл телом и движениями, щеки его напоминали прошлогодние яблоки, уже сморщившиеся, но сохранившие румянец, борода его была столь бела и пышна, что могла сойти за накладную. Евтидем был столь бледен и худ, что, казалось, его точит какая-то болезнь, двигался он так, будто его конечности были вывихнуты из суставов. Волосы его, окружавшие лысину, и борода цветом были подобны пакле. Может быть, общим был возраст? Но Сальвидиен затруднился бы его определить. Южное солнце старило людей до срока. Хотя и не всегда. По Лоллии Петине, к примеру, этого не скажешь, пусть она и в зрелых годах. Кстати, о Петине. По – видимому, кислое выражение на лице истца объяснялось тем, что Лоллия не оправдала его ожиданий и не пренебрегла местными традициями, явившись в суд.

– Я бы ни в коей мере не хотел порочить доброе имя сенатора Петина, и утверждать, будто он умышленно не возвратил долг благородному Евтидему. Но безжалостная смерть внезапно унесла досточтимого Петина, и оставила нас скорбеть об утраченном кладезе ума и достоинств. К сожалению покойный неумеренно доверял своей жене, и совершил непростительную ошибку. Вместо того, чтобы, согласно древнему закону, назначить опекуна над своим достоянием, сенатор все отписал вышеуказанной Лоллии Петине. О слабость, которой подвержены и самые мудрые!

Эта негоднейшая не только слаба, непостоянна, в мотовстве неизмерима, на язык лжива, со стыдом незнакома, как это свойственно женщинам. Нет, хотя и этого достаточно, чтобы лишить ее права владения имуществом. Но, милостивый судья и почтеннейший совет, она также опасна для сограждан, в чем я немедля ее и обличу.

Оставшись вдовою, эта особа пренебрегла возможностью вторично выйти замуж за какого-либо приличного человека, каковых немало в нашем хранимом Богами городе, и отдаться под его защиту. Она предпочла коснеть в безбрачии, дабы его прикрытием предаться безудержному разврату и гнуснейшему из извращений – язык мой не поворачивается назвать его по имени!

Сальвидиен испытывал легкую брезгливость. В метрополии давно вышел из моды обычай столь откровенно обливать противную сторону грязью. Но провинция есть провинция, не зря Лоллия предупреждала его, что судебные традиции здесь более консервативны. И судьи слушали с явным интересом. Да, господа, извращения – это увлекательнее, чем денежный баланс…хотя, как для кого.

– Пренебрегая скромностью, свойственной ее полу, – продолжал Опилл, – Лоллия Петина всячески пренебрегает обществом добродетельных матрон, но лишь мужчин допускает в уединенный дом свой, иногда и во множестве единовременно. Одного этого было бы достаточно, чтобы по законам предков осудить ее. Но всего перечисленного, увы, мало ей, господа судьи! Наш древний город по всей обитаемой вселенной славится множеством храмов и святилищ. Но кто когда-нибудь видел, чтоб Лоллия Петина посещала храмовые праздники, воскуряла благовония у алтарей, украшала цветами статуи божеств? Нет, нет и нет! Я осмеливаюсь утверждать, что нечестие свое она обратила и на худшее – на преступные занятия магией и колдовством. Ибо, как не видали глаза наши Лоллию Петину в благочестивых процессиях, помавающих торжественно ветвями мирта и лавра, так всякий зрел сопровождающих носилки псов, чудовищно злобных и кровожадных, имена демонов преисподней – погибель им! – носящих. И, о дивное диво! Мерзкое диво! Чудовища эти столь повинуются приказам, что от Лоллии Петины либо прислужницы ее дикарской, без сомнения, в уловках варварского ведьмовства изощренной, исходят, как тварям бессловесным, разума лишенным, никак не возможно, иначе как посредством волхования. И каковы же приказы эти, спросите, добрые судьи? Столь жестоки и бесчеловечны, что и словами не передать. На людей нападают, плоть их терзают, кровь проливают, и уже свершилось убийство, псами этими, недаром демонами нареченными, совершенное, убийство, о котором многим ведомо. Знают о нем, но молчат, сами жертвами этой безжалостной женщины и исполнителями воли ее преступной стать опасаясь. Но нашелся человек, у которого достаточно храбрости обличить злобное коварство и заявить: Лоллия Петина не только подает поведением своим удручающий пример, она опасна для граждан прекрасной Ареты, ибо поощряет действия, губительные для жизни свободных людей. Если не ограничить ее имущественные права, говорит почтеннейший Апроний Евтидем, то может произойти и худшее. Ибо как обращается она со своим имуществом? Рабы ее разговаривают, как свободные, – и тому есть свидетели, держатся, как свободные, расхаживают повсюду, как свободные – далеко ли до того, чтобы они и возомнили себя свободными? Но никого не наказала она за подобное поведение. А страдают от этого безвинные граждане. Милостивая к рабам, жестокая к свободным – такова Лоллия Петина во всем. И если таковы дела на ее городской вилле в Сигиллариях, то сколь ужасающей должна быть картина в отдаленных от города Гортинах? Итак, я требую, чтоб в возмещение ущерба и в уплату старинного долга имение Гортины должно быть передано в руки Апрония Евтидема. Я кончил, благородные судьи.