Ящик водки. Том 1 - [12]

— Ну, там, по-моему, в основном было про негров. И азиатов…

— То есть не антисемит.

— Ну. Он мечтал лишних уничтожить и оставить только интеллект.

— А чем же ему индейцы Амазонии не угодили? Они ж у него есть не просят…

— Ты просто не знаешь, какой у него был идеал духовной жизни. И эволюции. Он полагал, что тело мешает духу развиваться. И мечтал все устроить так, чтоб в будущем от людей остались только мозги, заключенные в запаянную стеклянную колбу с воздухом и питательными веществами. И эти колбы будут летать, мыслить, обмениваться знаниями…

— А секс?

— Секс? (Свинаренко задумался.) Ну, видимо, им оставался только секс по сотовому телефону.

— Но так ты не достигаешь оргазма.

— Ну, не достигаешь. Только зачем ты дискутируешь со мной, если эта теория Циолковского? Я сам ее, может, не разделяю.

— Я с тобой не дискутирую, я уточняю параметры теории. Я-то не читал Циолковского.

— Так, по его теории, вот человек-то низшей расы и не получил бы удовольствия от жизни в колбе без яиц и вообще без всего. Чистый разум.

— Тогда, боюсь, что и я принадлежу к низшей расе.

— Даром что ариец.

— А это легко определяется — высшая или низшая. Не хочешь в виде шарика летать — значит низшая. Я думаю, и ты низшая.

— Не знаю, я в шарике не пробовал. Так вот я, вместо того чтоб пойти на немецкий праздник — причем не в виде мозга в колбе, а в виде юноши со всеми органами, — вместо того чтоб пойти в пединститут на праздник разврата — я сижу и жду, когда мне принесут полосы на подпись. То есть я отмечал праздник практически как мозг в колбе, причем на родине великого мечтателя. И сидел я долго, потому что никто не знал, как хоронить Брежнева — и как об этом извещать народ. Обком комсомола затребовал инструкции в обкоме партии, те — в ЦК. А там говорят — мы тоже не знаем, перезвоните нам часа в два ночи. Так они подняли архивы «Правды» за 53-й год — это был последний случай похорон действующего главы СССР — и оттуда слизали весь макет. Значит, рамка черная во всю полосу, и отклики трудящихся, что они скорбят и потому перевыполнят план, а партия еще теснее сплотится вокруг ленинского ЦК. Идиотизм, в общем, такой, что сегодня в это трудно поверить… Короче, это кончилось в пять утра. Ну, куда уж ехать? Там весь разврат, наверное, закончился. Я подумал: «Пожалуй, я сегодня уже чужой на этом празднике жизни».

— Человек и сам помер, и тебя поститься заставил. А у меня была такая история. Я никого не трогаю, пришел с института, мету двор, починяю, как говорится, примус, и тут ко мне подходит моя бригадирша с постной мордой и говорит: «Сейчас флаги будем ставить». В такие дырочки, знаешь? На домах были такие фиговины. И в них втыкали. А сама процедура не так трудная, как нудная. Потому что этих дырочек до хрена, этих флагов до хрена…

— Вы с бригадиршей занимались типа имитацией секса — засовывали флаги в дырочки…

— Меня бригадирша использовала как грубую мужскую силу.

— Во-во.

— Я должен был флаги таскать и лестницу, а она уже сама по лестнице забегала и эти флаги втыкала.

— Если б она знала, что за ней лестницу таскает будущий бывший вице-премьер, она б точно навернулась с той лестницы…

— Я снял с себя всякую ответственность и исполнял роль вьючного животного. Тащил лестницу и флаги. А бригадирша разукрашивала наш микрорайон по заданию райкома партии. Потом я с удовольствием смотрел телерепортаж про похороны. Мне очень понравилось. Ну не то, что гроб уронили, а вообще. Мы накупили с ребятами пи-и-и-ва, с-е-е-ли… Старик порадовался бы, если б нас увидел.

У Соловьева в фильме «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» есть сцена, когда в дурдоме смотрят похороны Брежнева. Очень сильная сцена. Советую посмотреть. Мы тогда очень похоже посидели.

— Что пили? «Битбургер» твой любимый?

— Не-не-не. Это «Жигулевское» было, без этикетки, где на пробке были выбиты цифры.

— Я и сейчас иногда «Жигулевское» покупаю — у него такой горьковатый вкус. Вкус, знакомый с детства [В детстве каждое лето я проводил в Жданове, у моря. Там жили мои дед с бабкой, по материнской линии — Иван Мацуев и Вера Ковалева. Дед, пролетарий и фронтовик, любил выпить. Помню, мы шли домой из гостей, он шатался и молча выслушивал ругань жены. Он был весьма покладистый и деликатный человек. Наутро после пьянки вел себя безупречно и начинал издалека: «Бабушка, дай рубль, а то внучок пива просит». Она давала, куда ж деться, и мы шли в пивную. Это был простенький стояк. Дед сверху вниз подавал мне блюдце с сушками, с кусками крупной соли на них и разрешал отхлебнуть пены с верха кружки. По прошествии 40 лет я замечательно помню слегка горький вкус густой пены и пронзительную соленость кристалла, намертво прилепленного к полированной поверхности маленького каменного бублика. Еще помнится чувство удивительной безмятежности, которое я испытывал с дедом в этих пивных походах. Он точно меня любил всерьез — вот, спешил поделиться со мной какими-то важными радостями жизни.

Еще дед Иван при мне презрительно комментировал официоз, пытался разъяснить понятия. До меня это доходило тяжело — еще долго в битве за меня побеждал мой партийный отец…]. Настоящее пиво.