Ящик Пандоры - [51]

Лене Ткаченко пришлось претерпеть, возможно, даже более других, поскольку она миновала весь изуверский технологический цикл производства телевизионных звезд и даже вышла в эфир с собственной информационно-аналитической программой, которая принесла ей некоторую популярность и замелькала в каких-то рейтингах. Но именно в этот ее звездный час современная российская история надумала вдруг в очередной раз радикально изменить направление своего стремительного движения. Флагманские машины исторического автопробега вместе с их водителями и пассажирами с неизбежностью оказались на обочине, их немедленно нагнали, обдав извечной грязью российских дорог, следующие экипажи и стремительно промчались мимо, оставляя аутсайдеров писать мемуары и создавать новые политические движения. Однако в этих экипажах наряду с прочими ожидающими своей очереди томились и новые телевизионные звезды, которым было о чем информировать и что анализировать в бесконечно струящемся и безразличном ко всему эфире. Словом, программа Елены Ткаченко была снята с эфира без комментариев, как любила, к слову, приговаривать она сама, избегая особо острых углов и нежелательных последствий. Не избежала.

С той поры минул почти год. Лена перебивалась случайными заработками и, как кощунственно это ни звучит, благодарила Господа за то, что в этом мире она совершенно одна и, следовательно, плечи ее не отягощены грузом ответственности за чьи-то еще судьбы. Два недолгих ее брака довольно легко, без особых потрясений для нее, распались; Бог детей не послал; а воспитавшую ее без отца, имя которого в маленькой семье даже не упоминалось, матушку Лена схоронила несколько лет назад. В наследство досталась ей большая уютная квартира, полученная в далекие сталинские годы ее дедом, конструктором военной техники, и только что отстроенном тогда жилом массиве недалеко от центра Москвы, предназначенном для московской научной интеллигенции средней руки. Микрорайон этот и сейчас считался довольно престижным и особую привлекательность ему придавали близость шумного столичного центра — с одной стороны, и зеленый, почти парковый массив, в который за эти годы превратился сквер, разбитый первыми жильцами во дворе своих домов, — с другой.

Огромная коробка гигантского супермаркета появилась рядом с микрорайоном совсем недавно и к вящему удовольствию его жителей, не в пример стеклянной башне офисного центра, втиснутой чьим-то волюнтаристским решением прямо в центре сложившегося старого массива.

Первые дни прогулок вокруг магазина Лена чувствовала себя крайне неловко в необычном для нее уличном амплуа. В подобной роли ей выступать приходилось впервые, но и за это надо было сказать огромное спасибо подруге-актрисе, поделившейся праздничной халтуркой: денег перед праздниками не было вовсе. Однако мысль быть узнанной кем-то из старых соседей, которые помнили Лену с малолетства, радовались ее появлению в эфире популярного канала и по сей день считали преуспевающей телевизионной журналисткой, о чем с гордостью сообщали родственникам и знакомым, мучила ее и очень страшила. Тот факт, что Лена не появлялась в эфире уже почти год, этих добрых, наивных людей смущал мало. Они относили его на счет общей суетности и нестабильности нынешних времен и были уверены, что их красивая, умная и всегда доброжелательно-вежливая соседка Леночка непременно снова появится на голубом экране, заставляя их поближе придвигаться к телевизору, прекращать посторонние разговоры и увеличивать звук своих телевизионных приемников.

Однако со временем Лена поняла, что нехитрая традиционная одежда и яркий грим делают ее, как и любого человека, совершенно неузнаваемой, поскольку привычный образ воспринимается сознанием целостно, как естественный предновогодний атрибут, так же как слепленная из свежего снега знакомая с детства конструкция из трех разновеликих снежных шаров, с носом-морковкой и тонкими растопыренными ручонками-прутиками, а то и вовсе без них, сразу и однозначно определяется как «снежная баба» и ничто иное.

Лишь однажды поймала она на себе внимательный взгляд, направленный кем-то из суетливой и, как правило, бестолковой толпы людей, поставленных перед самой сложноразрешимой для любого бывшего гражданина империи проблемой — проблемой выбора. Сногсшибательное многообразие товаров все еще создавало для сознания бывших советских людей стрессовую ситуацию, и поведение их, разумеется, очень разное, в большинстве своем все же было явно неадекватным. Потому острые, внимательные взгляды в этой толпе были редкостью, и, ощутив вдруг такой взгляд, что называется, кожей, Лена испугалась. Не сомневаясь поначалу, что на нее недоуменно уставился кто го из потерявших дар речи соседей, она совершенно инстинктивно отвернулась в противоположную сторону, буквально уткнувшись лицом в какую-то красочную афишу. По идее, размышляла Лена, чувствуя, как под густо нарисованным румянцем ее лицо горячей волной заливает совершенно естественный, настоящий, он или она может повести себя сейчас двояко. Или подойти к ней, чтобы окончательно убедиться, что это не мираж и не галлюцинация, или, напротив, отмахнуться от своего странного видения, отнеся его на счет всеобщего предпраздничного сумасшествия, и спокойно продолжить свой путь. Был еще третий вариант, при котором тот или та, кто узнал Лену в грубо размалеванной уличной Снегурочке, окажется человеком понятливым и деликатным. В этом случае, не задавая лишних вопросов и никак не обнаруживая своего присутствия, он постарается тихо ретироваться, притом желательно не попадаясь Лене на глаза. Так размышляла она, уткнувшись носом в глянцевую афишу и делая вид, что поправляет съехавшую шапочку с мишурой, но тот, кто наблюдал за ней из толпы, взгляда не отводил, это Лена ощущала отчетливо.