Ящеролов Рекс - [2]

И вперёд устремился он, всё глубже в систему канализации, исполненную гниения и оглашаемую динозаврими воплями. Время начало скользить, и оскальзываться и расщепляться — всё ближе разлом. В искривлённом, опутанном лианами беспределье рвались и метались тени времени.

Всё вперёд ехал Биовульф сквозь опьянённые девственные леса, и они расширялись, раздавались страстно и одурманенно; агатовые цветы мурлыкали надушенными горлышками в сени хрустальных елей, а ели отбрасывали радуги на стрекоз из цветного стекла, а стрекозы пели песни над подёрнутыми рябью ручьями, из которых пили стада изукрашенных самоцветами трицератопов.

Один залп из дергунчика — и Биовульф их всех порешил.

И приблизился к святая святых здания…

Где гудел-зудел пролом во времени. Вихрящаяся воронка, как бы сложноцветный коктейль, где в отсветах рентгеновских лучей проявился скелет Биовульфа. Плоть, точно стекло, и отсвечивающие зеленью кости ноги нажали на педаль газа.

И вперёд устремился он, в этот водоворот вечности, закручивая руль влево, в отлетевшее вчера. В прошедшие дни, затем в былые года, всё быстрее и быстрее сквозь отгнившие десятилетия, вдаль через века, сквозь синеватое мелькание тысячелетий, всё быстрей и быстрей…

И наконец неутомимые шины ночмобиля швыркнули, шаркнули, обрели почву на земле прошлого — и устрашающий Биовульф вырвался из заднего прохода времени.

Он стоял в палатах из дышащей, живущей зелени.

Растительный Версаль в ярких переплетениях листа и ветви, покрытые живыми фресками потолки, где в просветах — хрупкие вьющиеся бордюры; беседкообразные залы, зацелованные музами, чьи крыши покоились на развилках дерев; залы, увешанные древесными грибами-канделябрами, биющимися светозарной синевой.

И председал в нём император, не имеющий равных: славный в битвах король-солнце, ненавистник млекопитающих, одинокий странник.

Ужасный, как волкобой, Тираннозавр.

Ящеробог весь из драгоценного слитка, чья кожа простиралась акрами золотой парчи. А глаза: небесно-голубые с прожилками зелени, умные и поблескивающие — фасеточные глаза насекомьего владыки ацтеков, поражённого Луною; и зрачки уставлены, кроваво-налитые, на незваного гостя.

И вот! — сдвоенный рёв глотки и мотора — Биовульф и Тираннозавр устремляются друг на друга! — оружие человека выпаливает свою кровопролитную ярость, плюётся смертопламенем — вот чудище подлетает, желая ускорить жаркую схватку, берёт Биовульфа в ножевую осаду зубов и когтей! — ящеролов резко отклоняется, дабы достойно ответить ящеру; точно великим множеством комет, решетит его снарядами, и на каждом проставлены слова: «тип воздействия: полное уничтожение».

Вокруг них рванулся вверх вторичный лес, окрашенный в цвета осени: текут огненные цветы, вздымаются пламенные деревья и крохотные, точно шампиньоны, атомные грибы взрывов выскакивают из подлеска; раскалённый, точно солнце, взрыв ракет — это шесть ящеронаводящихся сверхновых нашли цель…

Взринулось пламя, взвинтилось к небу лентами дыма, и наконец, раздавшись, открыло глазу…

Тираннозавра, беспечного, — золотая его шкура без единого изъяна.

С наглой улыбочкой чудовище вновь ринулось в бой. Вихрем устремилось оно вперёд, и золотые когти его несли Биовульфу великое множество бед. Попал воитель наш в суровый переплёт; никогда ещё ему не встречалось такого ворога. Высоко вздымалась его грудь, тяжело дышал Биовульф, ибо боялся, что скоро умалится его сила.

И всё же поединок продолжался, увлекая противников то туда, то сюда, далеко в глубокие заросли зеркал в цвету — сводчатые зеркальные палаты наполнились запахами битвы, отражали в бесконечности эпическое единоборство: тысяча тысяч Тираннозавров бились с тысячью тысяч хмурых и окровавленных Биовульфов.

В тысяче тысяч ночмобилей.

Бравый ночмобиль, упоённое битвой судно, отважное средство передвижения. Хитроумный лис о четырёх колесах, его биокомпьютерные потроха бултыхаются в секретных протеиновых соденинениях и древних вирусных заклинаниях. И вот сейчас, пока Биовульф бился, рвался и отбивался (с треском выпаливая очереди разрывных пуль, бросая машину влево, вправо, отступая, наседая), он вдруг ощутил… изменения в облекавшем его ночмобиле. Странное брожение машинных соков.

Что это было? — спросил он себя (а его верные орудийные гнёзда рокотали и грохотали, и чудище мастерски свистало по воздуху клыками) — не усталость ли? А может быть, просто его отчаянное положение вызвало к жизни странные ощущения вокруг него и в нём самом?

Потустороннее чувство, яростное и вирусное. Назревающее наслаждение-боль сотрясло его от корней до макушки, внезапное, чужеродное возбуждение (Тираннозавр грохочет, наотмашь рубит ночмобилю левое крыло, растекается лимфа, Биовульф отвечает залпами из верных своих орудийных систем) нарастало и нарастало, корёжилось в сладостном спазме, и плазма ночмобиля сотрясалась в спотыкающихся приливах нуклеотидов, и тайны деления клеток стонали где-то под ногами, и всё вокруг рывками расходилось в головокружительной, липкой воронке блаженства…

И вирус (тут плазмашинный механизм зачмокал) начал делиться.

Снова, и снова…

И снова…