Ящер страсти из бухты грусти - [2]

— А парень-то — подкаблучник, — произнес один из санитаров. Его звали Вэнс Макнелли: пятьдесят один год, низенький, мускулистый, волосы зализаны маслом назад — точно так же он носил их еще в школе. Время от времени по роду своих санитарных занятий ему приходилось спасать жизни — это служило логическим обоснованием тому, что всю остальную жизнь он жил болван болваном.

— Он только что нашел свою жену в петле, Вэнс, — изрек Тео поверх голов санитаров. В нем было шесть футов и шесть дюймов росту, и даже во фланелевой рубахе и теннисных туфлях он нависал над окружающими — когда нужно было показать, кто здесь власть.

— Она похожа на тряпичную Энн, — сказал Майк, второй санитар: ему было чуть за двадцать, и он не мог унять восторга от того, что его вызвали на первое в жизни самоубийство.

— Я слыхал, она аманитка[3], — заметил Вэнс.

— Она не аманитка, — ответил Тео.

— Я и не говорю, что она аманитка, я просто сказал, что так слыхал. Я и сам понял, что она не аманитка, когда увидел на кухне миксер. Аманиты же не верят в миксеры, правда?

— Менонитка[4], — высказался Майк со всем авторитетом, наслаждаться который позволял ему статус самого младшего по званию.

— Что такое «менонитка»? — спросил Вэнс.

— Аманитка с миксером.

— Она не была аманиткой, — сказал Тео.

— Но похожа на аманитку, — не сдавался Вэнс.

— Зато муж ее — точно не аманит, — сказал Майк.

— Откуда ты знаешь, — спросил Вэнс. — У него же борода.

— Молния на куртке, — ответил Майк. — Аманиты не признают зипперов.

Вэнс покачал головой:

— Смешанные браки эти. Никогда от них ничего хорошего.

— Она не была аманиткой! — заорал Тео.

— Думай, как хочешь, Тео, но в гостиной у них стоит маслобойка. Мне кажется, тут все ясно.

Майк поскреб полосы на стене под ногами Бесс, где ее черные туфли с пряжками оставили отметины, когда она билась в конвульсиях.

— Ничего не трогай, — велел Тео.

— Почему? — возразил Вэнс. — Она ж не может на нас орать, она мертвая. А ноги мы вытирали.

Майк отошел от стены:

— Может, она терпеть не могла, когда на ее чистый пол что-то попадало. Повеситься — вот единственный выход.

Чтобы детективные способности подопечного не затмили его собственные, Вэнс сказал:

— А знаете, у висящих жертв сфинктеры обычно разжимаются — ужасная пакость остается. Вот я и думаю: а сама ли она повесилась?

— Может, полицию вызвать? — спросил Майк.

— Я тут полиция, — сказал Тео. Он был единственным констеблем Хвойной Бухты — его выбрали восемь лет назад и с тех пор каждый второй год переизбирали.

— Нет, я имел в виду настоящую полицию, — уточнил Майк.

— Я вызову по рации шерифа, — сказал Тео. — Мне кажется, вам тут нечего делать, ребята. Может быть, позвоните пастору Уильямсу из пресвитерианской церкви, пусть подъедет? Я должен поговорить с Джозефом, и надо, чтобы кто-то посидел с девчонками.

— Они — пресвитериане? — Казалось, Вэнса это известие шокировало. В аманитскую теорию он всю душу вложил.

— Позвоните, будьте добры, — сказал Тео и вышел через кухню к своему «вольво». Он переключил рацию на частоту, которой пользовалось Управление полиции Сан-Хуниперо, и уставился на микрофон. За такое шериф Бёртон ему точно башку открутит.

— Северное Побережье — твое, Тео. От и до, — говорил ему шериф. — Мои помощники будут ловить подозреваемых, выезжать на ограбления, а дорожная полиция пускай расследует аварии на Трассе 1 — и все. Ты же просто держи их подальше от Хвойной Бухты, и твой секретик останется секретиком.

Тео исполнился сорок один, но он все равно чувствовал себя так, будто скрывается от завуча. Такое не должно было случиться в Хвойной Бухте. В Хвойной Бухте ничего не случалось.

Он быстро дернул из «Трусишки Пита» — своей бездымной трубки для гашиша, — а потом нажал кнопку микрофона и вызвал помощников шерифа.

* * *

Джозеф Линдер сидел на краю кровати. Он сменил пижаму на синий деловой костюм, но редеющие волосы после сна еще торчали рожками. Ему было тридцать пять, волосы песочные, худой, но намечается брюшко, уже распирающее пуговицы жилета. Тео сидел напротив на стуле и держал перед собой блокнот. Они слышали, как внизу ходят помощники шерифа.

— Никак не могу поверить, что она так поступила, — сказал Джозеф.

Тео наклонился и сжал бицепс безутешного мужа:

— Мне искренне жаль, Джо. Не давала ли она как-то понять, что собирается сделать нечто подобное?

Джозеф покачал головой, не поднимая взгляда.

— Она шла на поправку. Вэл дала ей какие-то пилюли, и, кажется, от них ей было лучше.

— Она ходила к Вэлери Риордан? — спросил Тео. Вэлери была единственным во всей Хвойной Бухте психиатром-клиницистом. — Вы не знаете, что это были за пилюли?

— «Золофт», — ответил Джозеф. — Я думаю, это антидепрессант.

Тео записал название в блокнот.

— Значит, у Бесс была депрессия?

— Нет, она просто тронулась на уборке. Везде обязательно было делать каждый день уборку. Почистит что-нибудь, а через пять минут придет — и снова чистит. Нам с девочками никакого житья не давала. Прежде, чем в дом войдем, заставляла нас снимать обувь с носками и мыть ноги в тазике. Но депрессии у нее не было.

В блокноте Тео записал: «свихнулась».

— А когда Бесс в последний раз ходила на прием к Вэл?