Ярость - [119]

— Добрый вечер, пан прокурор, — произнесла девушка, указывая на стул.

Тот уселся, закинул ногу на ногу, поправил стрелку на брючине.

— Привет, Мана.

— Не называй меня так.

Тот пожал плечами.

— Где моя дочь?

— Через минуту узнаете. Обещаю. Кофе?

Шацкий кивнул. Он огляделся по сторонам. Лампа давала мало света, углы и стены терялись в темноте. Кто-то мог там притаиться, кто-то мог стоять за дверью. Кто-то мог целиться в него из огнестрельного оружия или сжимать пальцы на металлической трубке. Собственно говоря, все указывало на то, что это последняя беседа, которую он ведет в собственной жизни. И, тем не менее, неожиданно он почувствовал усталость, и ужасно хотелось спать.

Девушка подвинула в его сторону кружку с кофе.

— Какие-нибудь вопросы?

Шацкий отпил кофе. Черный, крепкий и просто замечательный. Такой кофе он мог бы пить каждый день. Он задумался над тем, а что его собеседница только что сказала. При всей своей исключительности Виктория Сендровская не была свободна от типичной для преступников мегаломании. Она перебирала ножками, словно дошкольница, желая того, чтобы все восхищались ее хитроумием.

— Нет, — ответил Шацкий. — Все ответы я уже знаю. Хочу лишь забрать дочку и вернуться домой.

— Ты гляди, какой способный прокурор. И что же это за ответы?

Блииин, как же ему этого не хотелось. Но он заставил себя, думая о том, что если удовлетворит эго этой сумасшедшей девицы, все дело закончится лучше, чем он предполагает.

— А можно сокращенную версию? Родилась ты Марианной Найман, проживала, — Шацкий обвел рукой помещение, — в этой прелестной избушке лесника из рассказа ужасов с родителями и младшим братом. Наверняка ты была жертвой домашнего насилия или приставаний, но, возможно, лишь свидетелем того, что происходило с матерью. Десять лет назад случился пожар. Твоя мать погибла, маленький братик умер вскоре после того в психиатрической лечебнице, у тебя же в голове что-то перещелкнуло. Способный, милый ребенок, тебя быстро удочерила семья Сендровских, которые или не заметили, или же не желали замечать твоего изъяна. Я не знаю, почему у твоего отца отобрали родительские права, до материалов дела в суде по вопросам семьи я не добрался, только до бумаг в ЗАГС. Приемному ребенку приемные родители обеспечили, из того, что я видел и слышал, прекрасные условия развития, благодаря чему ты выросла умной и красивой женщиной. Вот только эту умную и красивую женщину все время подтачивала жажда мести. В особенности, мести отцу и виновным в насилии вообще. Ты дождалась своего восемнадцатого дня рождения, ведь только тогда ты могла ознакомиться с материалами дела об удочерении, равно как и с материалами лишения твоего отца родительских прав.

— Вы меня не дооцениваете. Эти материалы у меня уже три года.

Шацкий ужасно устал, тем не менее, в его прокурорской голове прозвенел зуммер детектора лжи. Что-то здесь было не так. Он понятия не имел: что, но тогда в первый раз подумал о том, что неправильно объединил факты. К сожалению, совершенно обессиленный, он не мог проследить за этой мыслью.

— До восемнадцати лет я ожидала, потому что мне это казалось символичным, опять же, я следила за ним. Я допускала мысль, что он, все-таки, изменился, и что он обеспечит маленькому Петру то, чего не было у Павла.

— Ну да, маленький Петр. — Шацкий не позволял ей драматически развернуть мысль, поскольку желал завершить это резюме как можно скорее. — Ты подружилась с семейством Найманов, прежде всего, с маленьким Петром, возможно, даже работала в качестве няни. Что бы там не думали, очень безопасное решение. Найман все время в разъездах, его жене нужен был кто-то, чтобы помогать. С отцом ты разминалась, вполне возможно, что лицом к лицу не встречалась до самого последнего момента.

Виктория подтвердила это жестом.

— А пацан тебя полюбил. Это понятно, ведь ты относилась к нему, как к брату, которым по сути своей он и был. Я предполагаю, что однажды, то ли перед самым похищением, то ли сразу же после него, ты рассказала Монике Найман свою печальную историю. Она тебе поверила и пальцем о палец не ударила в отношении судьбы собственного супруга. С одной стороны, возможно, она и сама уже знала, что Найман за человек, ее сын во время допроса рассказал о том, как ее отсылали на чердак в рамках супружеского наказания. С другой же стороны, есть тебе нечто такое, что люди тебе верят, что желают тебя слушать. Скорее всего, это семейное. Правда, Виктория?

Та кивнула, принимая комплимент с улыбкой.

— После чего ты растворила папашу в натриевой щелочи и представила нам изящный реквизит из костей его самого и других виновных в насилии, подбрасывая его в городе. Интересно, что с самого начала я руководствовался тем, что подземный туннель ведет в больницу, мне казалось, что решение именно здесь. Знание анатомии и так далее. Тем временем, второй конец вел в общежитие.

— А что может быть более естественно, чем восемнадцатилетняя девушка в студенческом общежитии, разве нет? — дополнила с усмешкой Виктория.

— Вот именно. К сожалению, только сейчас для меня все это высветилось со всеми подробностями. И это, собственно, уже и все. Вот уже несколько дней я подозреваю, что все это было подготовкой к чему-то по-настоящему крупному. Я и моя дочка являемся частью этого плана, я, наверняка, должен быть наказан в качестве символа некомпетентного и бесчувственного аппарата справедливости. Извини, что я это говорю, понимаю, что ты действуешь в доброй вере. Но вот слышишь ли ты, насколько странным все это является? Не слишком ли ты умная для такого водевиля?