Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! - [18]

Всеразрушающая ярость берсерка пришла ко мне сама собой. Но я справился с ней, спрятал ее от других, как и положено конунгу. Затаил для грядущих свершений. Морской конунг – не простой воин и даже не просто ярл, ведущий своего деревянного коня и людей на его спине. Морской конунг ведет всю дружину. Ясная голова должна быть у конунга. Так учил меня когда-то сам Бьерн.

* * *

Бьерн Пегий, чья борода поседела в походах, служил еще моему отцу, Рорику Гордому, конунгу, ярлу и великому воину. Когда отец кончил свои дни в Мидгарде, насаженный подлыми куршами на деревянный кол, как свинья на вертел, Пегий стал служить мне. И хотя я – конунг, прославленный скальдами, чье имя наводит ужас на врагов во всех землях, я днем и ночью был готов выслушать его советы. Именно он всегда стоял у рулевого весла моего быстрого, как стрела, драккара «Птица моря». Он умел находить водную дорогу по звездам, знал очертания берегов и приметы перемены ветров, мог раскинуть руны, заглядывая в грядущее. Он много знал и умел. Хугин, ворон мудрости Одина, коснулся его своим крылом.

Бьерн, старый воин, всегда был мне как старший брат, сколько я себя помню. Когда я малым ребенком ковылял на нетвердых ногах по земляному полу отцовского дома, он первый вложил мне в руку деревянный меч. Научил, как держать его, как правильно ставить ноги, как принимать на меч удары противников и уклоняться от них. Потом он вложил мне второй меч в другую руку, объяснил, что воин с двумя мечами вдвое опаснее для врага. Я, помню, совсем еще несмышленыш, набрасывался на него с двумя мечами, как взрослый боец. Никак не мог уразуметь, почему я, даже с двумя мечами, не могу одолеть его голые руки. Все время оказываюсь опрокинутым на пол.

Конечно, потом в доме появился другой учитель, из тех, у кого язык в два раза длиннее, чем руки. Фроди Длинный Язык, так и звали его. Отец пригласил его из северных фиордов, как учителя, знаменитого своими познаниями во всем. Фроди наставлял меня в рунах, в знании просторов Мидгарда и древних легенд, рассказывающих о жизни богов и походах героев. Среди богатых свеонских ярлов не принято было жалеть звонкого серебра и жирного мяса с ядреным пивом, чтобы научить детей всему, что нужно знать будущим владетелям мира. Не только тело закаляется изнурительными ратными упражнениями, ум тоже должен познать работу…

Но Бьерн все равно оставался дядькой. Он учил меня главному, учил жизни. Пусть он не все знал о хитрых науках, зато о жизни – больше, чем кто-нибудь.

Именно Пегий, когда я еще подрос, начал всерьез натаскивать меня в благородном воинском искусстве. Я до сих пор вспоминаю порой, как первый раз встал у стены сарая, а он начал бросать в меня камни, от которых я должен был уворачиваться. Больно жалили эти камни, запущенные его крепкой рукой, пока я не научился видеть их на лету и уклоняться. Я помню, как проклинал его хриплые понукания, взбегая на горы с гранитным валуном в руках. Или как ползал по скалам с тяжелым мешком за плечами, когда, казалось, грудь разорвется от напряжения, а собственное дыхание слышится в ушах раскатами колесницы Тора, старшего сына Одина, зачатого Все-отцом со своей дочерью Ерд-землей. В огненную колесницу Тора всегда впряжены два козла – Скрипящий Зубами и Скрежещущий Зубами, и, когда колесница летит по небу, от их зубов рождается гром…

Да, Бьерн учил меня всему, что положено воину. Я днями стоял в неподвижности, держа перед собой на вытянутой, каменеющей руке сползающую, как змея, палку: готовил руку для тяжести боевого лука. Сражался с одним соперником и сразу со многими на деревянном оружии. Сражался голыми руками против оружия. Боролся, стоя по грудь в морской воде, что придает движениям воина особую легкость и быстроту. Вращал пращу, метал копья и легкие дротики в провинившихся рабов, привязанных в наказание к деревянным мишеням. А Пегий, стоя рядом, объяснял мне, куда надо попасть, чтобы легко ранить, или покалечить, или убить совсем. Наставлял меня, как собственного любимого сына. Давным-давно трое его сыновей ушли в викинг на землю франков и не вернулись оттуда. С тех пор он часто говорил о том, как встретится с сыновьями за столом Одина…

Когда я окреп и начал в борьбе валить всех соперников и побеждать их затупленным мечом, именно Бьерн поведал мне о тайном искусстве «медвежьих шкур», как по-другому называли неуязвимых берсерков, что владели искусством вызывать в себе всесокрушающую боевую ярость.

Когда-то в давние времена боги уговорили страшного волка Фенрира, сына коварного Локи и великанши Ангрбоды, посаженного на цепь самим Одином, испытать прочность волшебных пут Глейпнир. Поклялись после испытания отпустить волка на волю. Согласился Фенрир, однако, хитрый, потребовал, чтобы в качестве залога кто-нибудь из богов вложил ему в пасть свою руку. Только бесстрашный Тюр согласился, хотя и догадывался, что клятва чудищу будет нарушена, окажись путы достаточной крепости. Так и вышло. Боги не отпустили волка. А Тюр, лишившись правой руки, стал левшой, но зато научился владеть ею так, что превзошел всех богов в воинских упражнениях.