Ярослав Мудрый. В стародавние годы - [206]

— Объясняй.

Касалось это Сивоока, в голосе князя было не столько повеление, сколько приглашение, но Сивоок молчал. То ли давал князю время изучить церковь во всех ее частях, то ли и вообще считал, что любые объяснения здесь напрасны и неуместны.

— Объясняй, — снова повторил Ярослав.

Тогда не удержался Гюргий. Наконец в нем прорвалась его естественная горячность и неудержимость. Он взмахнул возмущенно руками, крутнулся в освещенной полосе, едва не задевая князя, и закричал:

— Послушай, княже! Когда ты делаешь детей? Ты так все ночи проговоришь! Почему такой многословный!

— Тебя не стану звать на помощь, — улыбнулся князь, — а разговоры нужно вести, ибо не для меня — для державы делается все, для славы Божьей и на веки вечные. Ты покладешь камень, да и пойдешь себе дальше еще где-нибудь класть, а церковь будет стоять на этой земле в веках. И будут говорить о ней всякое, ежели мы, прежде чем построить, не подумаем как следует и не скажем всего, что нужно и можно сказать. Объясняй.

— Скажи ему, — уже спокойнее попросил Сивоока и Гюргий, — скажи, пускай услышит.

— Ну что? — Сивоок тоже подошел к ним, теперь все сосредоточились на светлой полосе, а храм был между ними, прорастал сквозь них, будто древо жизни, неудержимо и тихо струился, такая таинственная сила в нем была, что князь не выдержал — перекрестился, тогда Сивоок сделал рукой движение круглое, будто обнимая будущий храм во всей его волнистой красоте, сказал просто: — Весь храм снаружи расписать в наши краски, чтобы стал средь Киева и посредь всей земли писанкой, людской радостью…

— Не будем думать про наружный камень, — прервал его князь.

— А внутри будет достаточно простора, чтобы вместить в храме целый Киев. Покладем в главном куполе мусии разноцветные, уже имею перед глазами весь их блеск и сверкание, знаю, где и как. А дальше пустим по стенам и сводам фресковую роспись, чтобы заменить дорогой заморский мрамор. У нас нет мрамора для украшения стен и колонн, а везти из заморья — долго и дорого, потому-то и применим вновь наше древнее умельство и возьмем ту середину в узоры…

— Не нужно думать и о внутреннем пространстве, — снова нетерпеливо прервал князь, видимо, раздираемый какой-то тревогой или же колебанием.

— Тогда о чем же думать? — крикнул Гюргий.

— Кто построит такой храм? — спросил Ярослав.

— Я построю, — тихо ответил Сивоок.

— А кто украсит?

— Тоже я.

— Один? Не может один человек свершить такое великое дело.

— Помогут мне мои товарищи.

— А ежели взбунтуются, как ты вот взбунтовался супротив них?

— Не супротив них — только против Мищилы да против Агапита.

— А митрополит? — не унимался князь. — Что скажет митрополит?

— То, что князь, — подсказал Гюргий. — Разве князь боится митрополита?

— Бога боюсь, — вздохнул Ярослав. — Вчера святили основание церкви, а сегодня его разрушать?

— Оставим так, — засмеялся Гюргий. — Маленькая хитрость, пускай себе лежит тот камень. Положим новый. Будет церковь с двумя основаниями. Как у человека два имени: одно для Бога, другое — для людей.

— Легкий ты человек, Гюргий, — снова вздохнул Ярослав. — А все на свете делается не легко, жизнь сложна людская, требует раздумий.

— Ах, хороша будет церковь! — прищелкнул языком Гюргий. — Велика и славна, как нигде!

— Почему молчишь? — спросил Ярослав Сивоока.

— А что должен говорить?

— Хвали свою церковь.

— Зачем ее хвалить? Еще нет ведь ничего. Один лишь воск. Поднесешь свечу — растает бесследно.

— То, что в человеке, бесследно не исчезает, — заметил Ярослав.

— Видел я, что и людей самих со свету сводят.

— А это и дальше живет, — посмотрел ему в глаза князь, — знаешь ведь хорошо! И знаешь, как замахнулся этой церковью! Знаешь?

Сивоок молчал.

— Упрямый ты человек, а князья упрямых не любят, князьям нужно подчиняться, им по душе люди как воск, не жди от меня милости и поблажек, — с нарочитой жестокостью промолвил Ярослав Сивооку — Иль ждал чего-нибудь иного?

— Воск тебе дал. Делай из него что хочешь.

— И что можешь, — крикнул Гюргий. — А сам не умеешь — попроси нас! Сам упадешь без опоры, долго не устоишь.

— Ну ладно, — устало произнес Ярослав, — мне пора к молитве, а вы идите.

— Не сказал нам ничего. — Сивоок вдруг стряхнул с себя нерешительность, в голосе у него появилась неожиданная твердость. — Не для тебя делали эту церковь — для нашей земли. Не хочешь ставить в Киеве — поставим где-нибудь в другом месте. А стоять она должна!

Кровь хлынула в лицо Ярославу Он поднял было руки, чтобы хлопнуть в ладоши, но сдержался, немного помолчал, гневно раздувая ноздри, повел лишь перед лицами Сивоока и Гюргия ладонью:

— Идите. Буду думать.

А Ситнику, возникшему в темной двери после ухода тех двоих, сказал:

— Пошли за Илларионом в Бересты. Жду его завтра после заутрени.

Ситник не уходил, смотрел на вылепленную из воска церковь.

— А это, княже? Выбросить?

— Глуп еще еси вельми, — спокойно промолвил Ярослав.

— Не нравится мне этот… Михаил, — пробормотал Ситник. — Подозрительный он.

— Что же это за держава, где талант берут под подозрение? — горько улыбнулся князь. — Да не удивляюсь тебе, Ситник, потому как самому себе ты, видать, не веришь. Как же ты поверишь этому Сивооку?