Яркие огни, большой город - [38]

— В каком смысле переполох?

— Да Риттенхауз пришел сегодня утром и нашел Алекса Харди без сознания на полу в кабинете Клары.

Ты с трудом выговариваешь:

— Правда? Но он в порядке?

— Едва ли. Впрочем, проспится и придет в норму. Он ведь лечится в «Маклинз». Это клуб для пьющих писателей.

— Он ушибся?

— Вот то-то и странно. Ни единой царапины на нем не было. А в кабинете у Клары весь пол был в крови. И стены тоже. Очень интересно.

— Он что-нибудь говорил? Ну, о том, что произошло?

— Ничего вразумительного. Говорил, что на него напали пигмеи.

— А полицию не вызывали?

— Зачем?

— Да так... По-моему, все это очень странно.— Ты начинаешь расслабляться. С Алексом все нормально, и, похоже, в ближайшее время тебе нечего бояться визита блюстителей порядка.

— Да, вот еще что,— говорит Меган.— Там нашли норку.

— Норку?

— Вот именно. Она забралась в почтовый мешок. Знаешь, куда складывают рукописи, которые надо вернуть. Сегодня утром почтальон, как обычно, является за мешком, а она на него как кинется. Пришлось звонить в общество охраны животных.

— Действительно странно.— Бедный Фред, думаешь ты.

— Как же ты пойдешь? — спрашивает она, кивая на твой стол.— Нельзя же все это бросить.

— Придется прибегнуть к решительным мерам.— Ты встаешь, собираешь все имеющиеся в комнате мусорные корзины и ставишь их в ряд вдоль своего стола. Затем берешь со стола книгу и протягиваешь ее Меган: — Это Алексу. Скажи ему, что ее написал один младотурок.

Она берет книгу. Один за другим ты вытаскиваешь ящики и вываливаешь их содержимое в плетеные стальные корзины.

— Готово. Теперь пошли есть.

В такси ты спрашиваешь Меган, где она хотела бы поужинать.

— А что, если ко мне?

— И ты сама будешь готовить?

— В твоем голосе я слышу недоверие.

— Да нет. Но затея довольно смелая.

— Если ты предпочитаешь поужинать где-нибудь еще...

— Нет. Прекрасная идея. Едем к тебе.

Вы останавливаетесь на Бликер-стрит. Меган берет тебя под руку. Заходите в гастроном. Там она выбирает упаковку и показывает тебе.

— Тесто,— говорит она. Ты киваешь.— Я хочу научить тебя готовить.— В следующем ряду она выбирает две баночки с консервированными моллюсками. При этом она признается, что обычно берет свежие моллюски и тесто; кстати, готовит сама. Просто ей не хочется запугивать тебя с первого же урока.

Из гастронома вы направляетесь к Шестой авеню. Меган рассказывает, чем отличается домашнее тесто от магазинного. С каждым шагом вы приближаетесь к тому старому дому на Корнелиа-стрит, где вы с Амандой начинали семейную жизнь. Это твой район, твои магазины. Ты владел этими улицами, как хозяин. Сейчас перспектива слегка перекошена. Кажется, будто земля чуть-чуть накренилась. Все по-старому и в то же время по-другому.

Вы проходите мимо мясного магазина «Оттоманелли», в витрине висят ободранные тушки кроликов, молочные поросята, ощипанные куры с желтыми лапами. Хорьков тут не продают. Аманде всегда претило это зрелище. На Верхнем Ист-сайде (где она хотела жить) витрины мясных магазинов — подлинные произведения искусства.

На углу Джонс и Бликер на месте бывшего бара — китайский ресторан; в свое время бар облюбовали лесбиянки, и летними ночами, когда из-за жары вы не закрывали окна, они не давали вам спать. Незадолго по вашего отъезда в бар явилась компания весьма решительно настроенных молодых людей из Нью-Джерси с бейсбольными битами, поскольку накануне оттуда выперли одного их приятеля. Лесбиянки отбивались бильярдными киями. Обе стороны понесли тяжелые потери, и бар по приказу властей закрыли.

Еще дальше полнотелая цыганка, мадам Катринка, зазывает посетителей к себе в салон. Мадам Катринка — гадалка. Интересно, что бы она нагадала тебе год назад?

— Лучшая булочная в городе,— говорит Меган, указывая на вывеску «Пекарня Зито».

Когда вы входите в булочную, колокольчик на двери звонит, извещая о вашем появлении. Аромат свежеиспеченного хлеба напоминает тебе, как ты просыпался по утрам на Корнелиа-стрит от запаха свежего хлеба из пекарни. Рядом с тобой спала Аманда. Это было, наверное, сто лет назад, но ты видишь ее как сейчас. Единственное, что ты не можешь вспомнить,— о чем вы болтали?

— Белый или ржаной? — спрашивает Меган.

— Не знаю. Пожалуй, белый.

— Решай сам.

— Давай ржаной, ржаной лучше.

Из булочной, вы идете к лоткам с овощами. Почему все овощи в городе продают корейцы? Спелые овощи и фрукты в коробках блестят под зелеными тентами. Интересно, не раскладывают ли все это хитроумные торговцы по какой-то цветовой гамме в соответствии с тайными восточными учениями, позволяющими исподволь влиять на нас. Что, если, скажем, вид ярко-красных помидоров, лежащих рядом с оранжевыми апельсинами, вызывает у человека неудержимое желание приобрести целый пакет этих апельсинов — кстати, довольно дорогих. Меган покупает свежий базилик, чеснок, салат-латук и помидоры.

— Ну, вот это помидор так помидор,— говорит она, протягивая тебе большой красный овощ. Или это фрукт?

Меган, живет в большом доме постройки пятидесятых годов на углу Чарлтон и Шестой. В дверях вас поджидают два огромных кота — один пятнистый, другой — явный сиамец.

— Знакомьтесь,— говорит Меган,— Розенкранц и Гильденстерн. Попросту: Роуз и Гилли. — В свое время, объясняет Меган, она была актрисой. Первое, что ей довелось сыграть, была роль Гертруды в рок-спектакле по «Гамлету».