Яркие огни, большой город - [33]
— Давай сматываться, пока он не пришел в себя,— говорит Тэд.
— Не могу я его так оставить.— Ты опускаешься на колени и осматриваешь его. Он дышит; кабинет уже пропах спиртным.
— Брось. Ты что, хочешь объяснять, что мы тут делаем? Пошли.
Ты снимаешь несколько книг с груди Алекса и вытягиваешь ему ноги. В конце коридора раздается телефонный звонок.
— Слава богу, с ним все в порядке. Если нас здесь застукают, мы влипли.
— Возьми чемодан,— говоришь ты. Потом берешь подушку с Клариного стула и подкладываешь под голову Алекса. Его ноги торчат из двери, так что закрыть ее невозможно. Лифт поднимается целую вечность и с таким шумом, словно объявлена общая тревога.
В вестибюле сторож по-прежнему с увлечением изучает свой журнал. Когда он отпирает дверь на улицу, ты держишь руку в кармане пиджака. На улице вы пускаетесь наутек и, пока не садитесь в такси, молчите как рыбы.
Дома у Тэда промываешь и осматриваешь рану, а он меняет штаны. Поначалу ты нервничаешь. С тревогой думаешь о том, что хорек, возможно, бешеный, и пытаешься вспомнить, когда тебе последний раз делали прививку. Отпечаток зубов отчетливо виден между большим и указательным пальцами. Ранки глубокие, но не широкие. Тэд уверяет, что швы не нужны. Он говорит, что, если бы хорек был бешеным, он не ласкался бы так, когда ты засовывал его в чемодан. Он выливает на рану стопку водки. Ты хочешь, чтобы тебя пожалели. В больницу тебя совсем не тянет. Ты ненавидишь больницы и врачей. Запах спирта вызывает тошноту. Затем ты вспоминаешь об Алексе: может, у него сотрясение мозга. Пожалуй, в «Пост» могли бы сделать из этой истории нечто занимательное: ЛУЧШИЙ ДРУГ ФОЛКНЕРА ВСТУПАЕТ В ПОЕДИНОК С МОХНАТЫМ ДЬЯВОЛОМ.
— Алекс просто просыхает после пьянки,— говорит Тэд.
— Будем надеяться.
— Хотел бы я посмотреть, что будет там утром, когда народ придет на работу.
Тэд достает из аптечки вату и лейкопластырь, и пока ты оказываешь себе первую помощь, высыпает на стол несколько бороздок боливийского порошка.
После такой анестезии боль и чувство вины уходят и вся эта история начинает казаться просто смешной.
— Великаны гребаные,— говорит Тэд. — А кто он сам? — Карлик! И он посмел назвать меня пигмеем? Ну ничего. Старина Фред за нас постоял. De casibus virorum illustrium, как говорили мы на уроках латыни.
— Что говорили?
— О падении великих людей.
Тэд предлагает куда-нибудь пойти. Он говорит, что еще не поздно. Ты говоришь, что все же поздновато, а он напоминает, что тебе же не идти спозаранок на работу. Это звучит вполне убедительно. И ты соглашаешься пропустить стаканчик в «Разбитом сердце».
В такси по дороге в центр Тэд говорит:
— Спасибо, что ты избавил меня от Викки. Инга тебе очень благодарна.
— Рад стараться.
— Правда? Удалось, да?
— Не твое дело.
— Ты что, серьезно? — Он наклоняется и смотрит тебе в лицо.— На самом деле? Ну и ну. Каждому свое.
Таксист то и дело выруливает на полосу встречного движения, бормоча при этом на каком-то ближневосточном языке.
— Во всяком случае, я рад, что с Амандой у тебя — все. Вообще-то она ничего смотрелась. Ну, да Бог с ней. Не понимаю только, почему ты решил на ней жениться.
— Сам удивляюсь.
— Разве ты не увидел на челе ее печать?
— Какую печать?
— Обыкновенную. С жирной надписью: Сдается внаем на короткий и длительный срок.
— Мы ведь с ней в баре встретились. Слишком темно было, не разобрать.
— Ну, не так уж и темно. Она по крайней мере неплохо разглядела, что ты ее единственный шанс выбраться из этой дыры. Яркие огни, большой город. Если тебе действительно хотелось жить с ней в счастливом браке, ты не должен был разрешать ей работать манекенщицей. Неделя на Седьмой авеню испортила бы и монахиню. Там, где нет глубины, твоя устоявшаяся идея домашнего очага не найдет отклика, не расцветет. Аманда как могла избегала всего неприятного и не напрягалась. И решила выехать на своей внешности, но для этого ей надо было избавиться от тебя.
Тэд совсем не удивился уходу Аманды, ибо считал его неизбежным. Ее отъезд лишь подтвердил его предчувствия. Твое разбитое сердце — обычный финал все той же извечной истории.
Под утро, придя в себя, обнаруживаешь, что катишь в машине в обществе парня по имени Берни и двух его подружек. Подружек зовут Мария и Кристал. Вы с Кристал разместились на заднем сиденье. Одной рукой она обнимает тебя, другой — Аллагэша. Берни и Мария сидят напротив на откидных сиденьях. Берни шурует вверх-вниз по ноге Марии. Ты никак не сообразишь, знал ли Тэд раньше этих людей или познакомился с ними нынешней ночью. Тэд вроде бы говорил про какую-то вечеринку. Мария заявляет, что хочет ехать в Нью-Черси. Берни кладет руку тебе на колено.
— Вот моя контора,— говорит он.— Ну как, нравится?
Ты не уверен, что тебе нужно знать, какого рода деятельностью занимается Берни.
— У тебя такая же?
Ты мотаешь головой.
— Естественно, нет. На тебе же большими буквами написано: «Айви лиг». А я ведь могу купить и тебя, и папашу твоего вместе с его загородным клубом. И ребята вроде тебя, вот такие, застегнутые на все пуговицы, подают мне кофе.
Ты киваешь. Интересно, есть ли у него вакансия и сколько он платит.
Гилад Ацмон, саксофонист и автор пламенных политических статей, радикальный современный философ и писатель, родился и вырос в Израиле, живет и работает в Лондоне. Себя называет палестинцем, говорящим на иврите. Любимое занятие — разоблачать мифы современности. В настоящем романе-гротеске речь идет о якобы неуязвимой израильской разведке и неизбывном желании израильтян чувствовать себя преследуемыми жертвами. Ацмон делает с мифом о Мосаде то, что Пелевин сделал с советской космонавтикой в повести «Омон Ра», а карикатуры на деятелей израильской истории — от Давида Бен Гуриона до Ариэля Шарона — могут составить достойную конкуренцию графу Хрущеву и Сталину из «Голубого сала» Владимира Сорокина.
Коллекции бывают разные. Собирают старинные монеты, картины импрессионистов, пробки от шампанского, яйца Фаберже. Гектор, герой прелестного остроумного романа Давида Фонкиноса, молодого французского писателя, стремительно набирающего популярность, болен хроническим коллекционитом. Он собирал марки, картинки с изображением кораблей, запонки, термометры, заячьи ланки, этикетки от сыров, хорватские поговорки. Чтобы остановить распространение инфекции, он даже пытался покончить жизнь самоубийством. И когда Гектор уже решил, что наконец излечился, то обнаружил, что вновь коллекционирует и предмет означенной коллекции – его юная жена.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Маленький комментарий. Около года назад одна из учениц Лейкина — Маша Ордынская, писавшая доселе исключительно в рифму, побывала в Москве на фестивале малой прозы (в качестве зрителя). Очевидец (С.Криницын) рассказывает, что из зала она вышла с несколько странным выражением лица и с фразой: «Я что ли так не могу?..» А через пару дней принесла в подоле рассказик. Этот самый.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.